Читать «Изгой»

Обычно охотился я.

Планировал ликвидации. Сам же их исполнял. И никогда не думал, что стану мишенью.

Но это случилось. Тот день выжгло в памяти калёным железом. Точнее, вечер. Вечер семейного торжества…

Стол ломился от еды и напитков. Играли в салки неугомонные племянник с племянницей. Шутке мужа смеялась сестра. Дядька доедал вторую тарелку салата. Оливье он любил. Отец дождался, пока я наполню фужеры шампанским, и постучал ножом по стеклу. Тост за здоровье матушки требовал тишины. Она у нас юбиляр, ей стукнуло пятьдесят.

Я поднял свой бокал… и почувствовал, как в ушах разрастается звон. Слабый, тонкий, далёкий… Как комарик пищал.

«Неприятности?».

Обычно я их слышал не так. Но с моими занятиями любое необычное надо воспринимать как угрозу.

Стараясь не выдавать беспокойства, я напялил на лицо самую безмятежную из улыбок и активировал Дар. «Инсайт» не сработал. Только звон переместился вглубь черепа, и вместе с тем уши заложило как ватой.

«А вот это уже симптом нехороший».

Я на рефлексах сунул руку подмышку, где, как правило, висел пистолет… Пальцы схватили пустоту.

«Чтоб тебя… Я же, по легенде — айтишник, а тем пистолет ни к чему. Кто только такое придумал? Какой из меня айтишник? Рост под два метра, плечи в сажень и руки не в каждую рубашку влезают. Сгибать боюсь, чтобы бицепсом не порвать», — но это так, отвлечённые мысли.

Я прикрыл глаза, активировал ещё один дар — «Панораму».

Короткое ощущение полёта и развернулся вид с высоты. Металлочерепичная крыша. Двор с огородиком. Газон. Забор из соломенного кирпича. Палисадник, полный цветущей сирени… Звон взял тональностью выше, и глаза словно пылью засыпало — резь, слёзы и… частая рябь помех.

Но главное я увидеть успел.

К дому бежали две тройки в снаряге спецназа. Только без обозначения «Спецназ». Приближались технично, с автоматами у плеча, контролируя все возможные направления. Первая тройка уже сигала через забор.

«По мою душу. И подготовились хорошо. Вопрос — как выследили? Но с этим я потом разберусь».

Я вызвал «Модуль», но он, сука, не вызвался. Как, всё же, хреново без Дара, когда к Дару привык. Вот для таких случаев и необходим пистолет. Но его тоже нет. Я машинально поискал взглядом оружие или хоть что-то, что могло его заменить. Из доступного — только нож, вилка и стул.

«Хрен с ним, будем работать, чем есть».

Все эти мысли и выводы пронеслись в голове в мгновение ока, но люди в чёрном оказались быстрее. Я даже предупредить родных не успел. За окнами едва слышно фыркнули выстрелы. Автоматная очередь раскрошила стекло. Дядюшка упал лицом в оливье, заливая белоснежную скатерть мозгами и кровью. Отец вздрогнул, умолкнув на полуслове. С недоумением посмотрел на меня. И осел, с расплывающимся на груди красным пятном.

Дверной проём заслонил силуэт.

Я вскочил, швырнул в него стул. Но мебель не самый подходящий выбор оружия. Наёмник скакнул в сторону. Второй, что оказался за ним, отбил стул ногой и прошёлся по комнате одной длинной очередью.

Я нырнул в перекат, выхватив пулю в плечо. Племянник рухнул срубленным деревцем. Сверху упала племянница. Сестра с мужем, так ничего и не поняв, завалились навзничь. Охнула мама…

Я заорал от горя и боли, бросился к ней… И встретился взглядом с бездонным жерлом ствола.

— Привет от Несвицкого — прошелестели слова.

Вспышка. Звук выстрелов.

Новая очередь растерзала меня.

Последняя пуля ударила в лоб, погрузив в темноту.

* * *

Прошёл миг или вечность… Кромешную тьму прорезал призрачный свет.

Проявился тоннель…

«Ага, всё как по писанному. Свет. Тоннель. Сейчас должны показать воспоминания о прошлой жизни… Дальше не помню — меня туда втянет, или ангелы спустятся? Да без разницы, в любом случае я вознесусь… Да, думаю, вознесусь, прямиком к райским вратам».

Ничего подобного не случилось.

Из тоннеля вышел мужик в белой хламиде. Седой, с длинными шелковистыми волосами и с всклокоченной бородой. Ему бы посох ещё — и вылитый Саруман. Он сделал шаг, остановился на границе света и тьмы, изрёк с пафосом. Не произнёс, не сказал, а именно изрёк:

— Ты допустил смерть свою и смерть близких людей! Ты запятнал себя клеймом неудачи! Ты недостоин!

Его голос гремел, давил, пригибал… И даже показалось, что где-то рядом заиграл церковный орган.

— Да что за бред? Ты кто такой, вообще? — дерзко спросил я, но с губ не слетело ни единого слова.

— Но я дам тебе шанс обелить своё имя! Пройди путь сначала и докажи, что ты истинный Альт!

Грянул гром, пространство расколола яркая молния, мужик в белом развернулся и скрылся в тоннеле. Тот сжался в точку, исчез. Свет пропал со звуком лопнувшей лампочки.

— Пройди, докажи… Пошёл на хрен! — крикнул я ему вслед, показав средний палец, но снова вышло беззвучно. А оскорбительный жест он спиной не увидел.

«Дичь какая! Что вообще происходит⁈»

* * *

Голова разрывалась от образов, сердце — от пережитых страданий.

Бойня в родительском доме. Смерть мамы. Отца. Моя смерть. Безумный старик с безумными фразами… Я что, действительно умер? Но почему тогда… Ведь если я мыслю, следовательно, существую? Или Декарт оказался неправ?

В коридоре раздались голоса, я выдохнул и с трудом разлепил веки. Это был просто сон. Кошмар, до жути напоминавший реальность. И слава богу, что я наконец-то проснулся. Прислушался, узнал мамин голос и с улыбкой отметил — жива. Значит и всё остальное неправда…

— Что с Мишенькой? Пётр Петрович, любезный, ну не томите же.

— Не извольте тревожиться, Лизавета Владимировна, кризис миновал. Мишенька выжил… Но я до сих пор в некотором замешательстве…

«Стоп! Мишенька? Мама меня так никогда не звала. И с какого перепугу я должен умереть? Кто такой Пётр Петрович? И почему, чёрт возьми, они так неестественно разговаривают? Ну-ка, узнаю…»

— Ма-а-ам! — крикнул я, соскакивая с кровати…

И рухнул на холодный паркет. Ноги меня не держали.

«Паркет? Откуда у нас в доме паркет?»

Боль в ушибленном локте сбила с мысли. Я зашипел, перехватил рукой руку и опешил. Они были не мои. И руки не мои, и ноги, и тело. Голос, кстати, тоже не такой, как был прежде. Повыше и какой-то… капризный?

Я попытался сесть, но сил не хватило даже для этого.

«Ёкарный бабай, да что происходит-то⁈» — в который раз вспыхнула тревожная мысль.

Прежде чем я смог, хоть что-то, сообразить, дверь распахнулась, в комнату ворвались незнакомый толстяк и статная женщина со знакомыми чертами лица. Но и её я не сразу узнал.

— Мама?

— Молодой человек, вам сейчас лучше не разговаривать. Поберегите силы. Они вам понадобятся для восстановления.

— Помолчи Мишенька, помолчи, — ласково прошептала мать, прижав тёплую ладонь мне к губам, обернулась и позвала со строгостью в голосе: — Аглая! Фицджеральд! Трифон! Где вы там