Один из снимков был сделан спереди и чуть сбоку, с расстояния футов восемь. На последнем была девочка у дерева крупным планом. Очевидно, снимал опытный фотограф. Четкость и резкость подразумевали штатив, да и цветная пленка стоила очень дорого – обычному любителю она была бы не по карману. Вероятно, кто-то, знающий, что в косом свете текстура картины будет виднее всего, дал фотографу очень четкие инструкции, как снимать.
Точные размеры рамы и полотна были написаны карандашом на обороте первой фотографии. В идеале картина занимала бы весь снимок, но почему-то фотограф не приблизил ее, так что в кадр попало изголовье красного дерева и две подушки в наволочках пастельных тонов. По-видимому, снимали с изножья неубранной двуспальной кровати в первой половине дня, тени заставляли предположить косой зимний свет. Элли надо было сосредоточиться на композиции, текстуре, колорите, а она почему-то пыталась извлечь все возможные сведения о владельцах. Кто повесил у себя над кроватью этот прекрасный меланхолический пейзаж? Взгляд Элли вновь и вновь привлекали вмятины на подушках. Она не сомневалась, что с правой стороны спит муж – там вмятина была глубже, от более тяжелой головы. Именно этот неожиданный человеческий элемент придавал всей затее вуайеристский оттенок. Элли вторгалась в частную, домашнюю жизнь.
В ту первую неделю она подолгу ходила взад-вперед босиком в тропическом климате своей квартиры, дожидаясь, когда решение сложится в голове. Ей просто платят за то, чтобы воспроизвести картину, в подробности своих операций Габриель ее не посвящает, и вообще, коллекционеры по всему миру заказывают копии шедевров из своих собраний по соображениям безопасности. Часто именно копия висит в снятой на время тосканской вилле или парижской квартире. В любом случае Элли тут сбоку припека и ее дело сторона. Она – наемный реставратор. В этом она себя убедила. Потом как-то ночью проснулась от нестерпимой головной боли и, голая, пила воду в темной кухоньке. Зайдя в ванную и надев халат, она вернулась и включила настольную лампу. Аккуратно откнопила первую фотографию от мольберта, положила на чертежный стол и макетным ножом отрезала нижнюю часть снимка – ту, что с подушками, изголовьем и плюшевыми обоями. Работа началась.
Задача, как сделать и состарить копию, походила на дом с множеством коридоров, как ярко освещенных, так и непроглядно темных. Элли разыскала у торговца картинами более широкое, сильно поврежденное голландское полотно семнадцатого века, с тем чтобы обрезать его по размеру и отскоблить до грунта. До этого она много экспериментировала с рецептами барочных животных клеев, пытаясь добиться нужной фактуры, прежде чем поняла, что лучше всего будет раздобыть полотно примерно того же времени и сохранить нижние слои.
У нее сложились хорошие отношения с хозяином антикварной багетной мастерской в Лексингтоне; он часто сообщал ей, когда известный торговец привозил ему что-нибудь для замены рамы. Предлогом всегда был ее растущий реставрационный бизнес либо возможность увидеть картины, которые никогда не выставляли публично, но, когда Элли приехала с эскизами рамы, она сразу почувствовала сомнения Мориса. «Где сама картина?» – спросил он. Элли ответила, что замеры и нарисованный от руки поперечный разрез точны, а подрамник в раму она сама вставит и зафиксирует. Морис глянул на нее с подозрением. Элли вытащила копию с первой фотографии – саму картину внутри рамы она заранее вырезала бритвой. Морис взял снимок, и через прямоугольное отверстие Элли увидела его моргающие глаза за стеклами очков. «Клиент никому не позволяет смотреть на саму картину, – сказала Элли. – Я подписала бумаги». Француз с обиженным видом опустил фотографию, но наконец сказал, что может подобрать позолоту и профиль. Сара добавила: «Картина голландская, тысяча шестьсот тридцатых годов, а рама на вид более поздняя. Восемнадцатый век?» Морис развернул фотографию к свету: «Тысяча семьсот девяностые, парижский стиль. Хотя, похоже, на позолоте сэкономили».
В семнадцатом веке голландцы создавали картины так же, как строили корабли, – этап за этапом, и каждый прорабатывали очень тщательно. Проклейка, грунтовка, имприматура, пропись, подмалевок, лессировки. Барсучья кисть, чтобы чуть смягчить контуры. Некоторые художники ждали год, чтобы масляные краски высохли, и только потом наносили смоляной лак. Проблемы голландской художницы стали проблемами Элли – как получить устойчивые оранжевые и зеленые тона, как изобразить фиолетовый, лессируя синим по красновато-бурому подмалевку. То, что она не знала о технике Сары де Вос, Элли изобретала, исходя из своих знаний о других голландских художниках того времени.
В качестве дополнительной меры она прошерстила немногочисленные, но источающие злобу книги о подделках в живописи. Это был приятный способ отложить работу над диссертацией в Справочной библиотеке Фрика, где Элли месяцами вглядывалась в голландские картины на черно-белых репродукциях размером три на пять дюймов. В библиотеке Колумбийского университета она сидела в кабинке в книгохранилище и читала мемуары и манифесты фальсификаторов, бросающие вызов снобам от искусства. Они захватывали ее и порой вгоняли в краску, как будто она читает Камасутру, а не советы, как обмануть аукционные дома, и рецепты старинных левкасов.
Найдите в аукционных домах старые поврежденные рамы и отследите номер лота или другие пометки. Выясните в аукционном доме, какая картина была в раме и что на ней изображалось. Эти сволочи хранят подробнейшие записи.
Ван Меегерен добавлял в свои краски бакелит{6}, чтобы их состарить. Так был изготовлен фальшивый Вермеер, которого он продал Герингу.
В текстах этих блистательных, но зачастую непризнанных художников она узнает собственные обиды. Ее родители до рождения двух девочек, Элли и ее старшей сестры, потеряли сына. Задолго до Института Курто, где ее упорно не замечали, и одиночества в католическом художественном пансионе был дом, полный тишины. Отец, когда не водил паром через Сиднейский залив, сидел на маленьком кече, пришвартованном на реке Парраматта. Каждый вечер он уходил в док позади их обшитого вагонкой дома в Балмейне, оставляя дочерей делать уроки, а жену – мучиться мигренью (у нее постоянно болела голова от перемены погоды). Там он проводил почти все ночи. Из окна спальни Элли видела, как покачивается над водой огонек его каюты. Неудивительно, что в пансионе она всячески старалась привлечь внимание не монахинь, а священников. Она рисовала отцу Барри, своему учителю живописи, сложнейшие мифические пейзажи с розоватыми отблесками на вершинах гор, райскими лесами и реками в теснинах. Ни один из них