Из дрожащих лапок, истерзанных мозолями, приняла я их, как под гипнозом. А потом вдруг поняла, что во дворе творится неладное. Полсотни монашек обступило меня со всех сторон плотной, чёрной толпой. Они смотрели на меня, как на озарение, прямым, светлым, благоговейным взглядом.
Из толпы вперёд вышла старая проповедница, что читала талмуд. Взяла мои безвольные лапки, едва держащие чётки, и поцеловала обе. А затем, глядя с неподдельной любовью произнесла едва слышно, будто вот – вот коньки отбросит:
– Мать – настоятельница, прости нам наши упущения. И мне, старшей сестре Флоренции, оставшейся за Мать, прости, что духом слаба и безвольна. Что не уберегла воспитанниц наших и позволила осквернить святыню. Прости, что плохо читала писанья, прости, что хозяйство ведём мы скудно, что в быту нерасторопны, что…
– Всё хорошо, – прервала её тяжёлые извинения, накрывая изрубленную морщинами, твёрдую как камень ладонь.
Монашка снова целовать руку собралась. А я уже не могла этого терпеть. Я, может, и бессовестная порой бываю, но не до такой же степени! Подалась и обняла её, чтоб уже успокоилась.
Минуту хлопала по спине костлявой, затем отпряла и произнесла неуверенно:
– С девочкой всё хорошо?
Старшая сестра сразу поняла, о чём я. Кивнула коротко, потупив взгляд. И я решила перевести с больной темы на здоровую:
– Там в столовой каша почти остыла, а вы ж без завтрака…
– Мать – настоятельница, какая ж нам теперь трапеза! – Воскликнула вторая бабуля, что на грядках меня гоняла. И тоже давай мне руки целовать. Прошлось обнять и эту. Представилась она старшей сестрой Эльвирой.
Тем временем и моё имя затребовали. Пришлось озвучить. И тут мне Флоренция и заявила:
– Мать Валерия, мы готовы на первую проповедь. И пока не услышим писаний из уст твоих, ни воды капли, ни крошки еды в рот. Так! Во имя Четвёртого, пропустите Матушку в молельный зал!
Засуетились монашки, расступаясь. А я вдруг поняла, что серьёзно попала. Вот что я им скажу?! Мать – настоятельница, блин, и ведь не пошлёшь же теперь. Растрогали до глубины души.
Глава 4
Правда глаза режет
Как оказалась за трибуной в том же классе даже не поняла. Шла за старшими сёстрами монастыря, как в тумане, лихорадочно перебирая варианты. Сбежать может? Или притвориться, что плохо? Тогда обеих бабулек удар хватит, и это на моей совести останется.
Талмуд толстый перед носом положили аккуратно, практически бесшумно. На обложке с твёрдым переплётом два крыла бабочки объёмной выработкой изображены. Цвет желтовато – серый, уже и не поймёшь, какой был изначально, слишком ветхая книга.
– Матушка, выбери любимый стих, – вероятно, учуяв мои сомнения, произнесла Флоренция мягко.
Тем временем в класс набилось столько людей, что встать было уже негде. Похоже, здесь были все послушницы монастыря. И самые молодые девочки, и постарше посмышлёнее, которым уже лапши – то не навешаешь.
Бабули отступили к толпе слушателей, и, раскрыв рты, стали предвкушать истину из уст шарлатанки. А тем временем к моему горлу стал подступать предательский ком.
Под давящую, мёртвую тишину в зале я стала раскрывать их священную книгу. Заскрипел переплёт, зашелестели первые листы, твёрдые, как картон и волнистые, словно над каждой пролит не один литр слёз.
Сфокусировавшись на куплетах из выцветших серых чернил, я вдруг осознала, что просто не понимаю написанного в тексте. Не то, чтобы смысл, а просто не знаю этого языка! В груди стремительно холодело, а я продолжала невозмутимо листать, не спеша, и делать вид, что выбираю что – то. А сама думала, как бы мне выкрутиться.
Я продрала горло, и в толпе тут же ахнули, перестали дышать, ожидая, что вот – вот… Но пришлось разочаровать.
– Старшая сестра, – обратилась я к Флоренции. – А есть другие, эм, писания?
– Это же ВладыкАн, шестой переписанный с самого Явления, – опешила бабуля, произнеся с таким недоумением фразу, что я подумала, пипец мне пришёл. Сейчас разорвут!
Похоже, это была их «библия», неоспоримая истина. А всё прочее – ересь? Но ведь истина шире – она может выливаться из прописных истин. Поэтому любую историю не сложно подвести под определённое нравоучение. Но стоит ли учить тех, кто этим живёт?
Кто я такая, чтобы кого – то учить? Почему бы просто не пойти другим путём.
– Сестра Флоренция, а что ты знаешь о Явлении? – Подхватила я, делая вид, что решила провести опрос или даже семинар.
Бабуля опешила на миг, но быстро перестроилась.
– Матушка решила проверить наши знания, – произнесла с улыбкой монашка и стала отвечать мягко, будто перед ней ребёнок: – Явление случилось на пороге сомнений, и пришло в человеческом обличии со звёзд тысяча двести пятнадцать лет назад, во времена высшего покровителя сущего Клесаны, матери трёх Владык. Явление посеяло сомнения во властвовании жестокой покровительницы Клесаны и стало Четвёртым владыкой. Нашим покровителем и защитником по сей день.
Монашка ответила и замолчала. А я задумалась вдруг. Три Владыки? Да их намного больше. Даже если она имела в виду глав кланов… Хорошо, Мор, Кай и Улар были озвучены в проповеди утром. А Эрей? Это и может быть четвёртый.
– И кто же Четвёртый владыка? – Кинула я вопрос в толпу.
Монашки ахнули, в глазах появился ужас вперемешку с сомнением. Некоторые девочки увели свои глазки в сторону. Я что – то не то спросила?!
– Сомневаешься в нашей вере, – укорила вдруг Эльвира.
– Не в коем случае, – ответила уверенно и продолжила листать талмуд, в надежде, что найду какие – нибудь иллюстрации.
– Эрей Авель, – раздалось из толпы писклявое.
По толпе прокатились возмущения. А у меня ахнуло в груди. Отшатнувшись от трибуны, я чуть не рухнула, ибо ноги ослабели и подкосились. Всепоглощающая тоска вышибла слезу.
Мой Эрей Авель, как же я могла забыть о тебе?! Нет… я помнила, но не о чувствах, что теплятся в груди. Пусть и сейчас во мне горит огонь и сердце пылает возможно… но не по тому, что за пеленой тумана. Эрей Авель – это тоскливая память о чувствах из прошлого. Всё настолько ясно, что грустно вдвойне.
– Как посмела ты, в обители, да при Матушке! – Вскрикнула проповедница.
Её крик быстро вернул в реальность. И я уже собиралась сказать, а в чём собственно дело.
– Эрей Валерия наш Четвёртый владыка! – Заявила Эльвира, и по монашкам прокатилось молчаливое одобрение. – Всё прочее ересь, происки слуг Клесаны, нечистых существ и падших душ людских! Послушница, в чьём сердце живут сомнения, должна получить самое суровое наказание!
– Матушка, позвольте изгнать послушницу Катерину! – Подхватила Флоренция.
– Нет, стойте, – остановила я поклёп.
Все послушно закрыли рты. Дерзкую Катерину вывели вперёд. Девочке было лет четырнадцать, совсем ещё маленькая. Взгляд решительный, видимо, готова за свои убеждения биться до конца. Вот только в чём разница у них, не понимаю…
Мне просто не хотелось в