– Ваша жена бросила меня на произвол судьбы, ушла переговорить с какой-то матроной из Ассоциации Родителей и Преподавателей, – доложил Амос. – Алкогольным довольствием она уже обеспечена, но, думаю, мисс Эррера избавит вас от лишнего мартини. – Он представил нас: "Мисс Барбара Эррера, мистер Мэттью Хелм". Затем взглянул на меня и лениво спросил: – Кто эти люди, которые только что вошли, Мэтт?
Я вручил девушке мартини. Рука не дрожала. Я не пролил ни капли.
– Понятия не имею.
– А мне показалось, что вы знакомы. – Амос вздохнул.– Нью-йоркские приятели Фрэн, должно быть... Хотите, ускользнем в кабинет и сыграем в шахматы?
Я засмеялся:
– Фрэн обидится навеки. Да и форы мне требуется – ферзь или обе ладьи.
– О, вы же не так плохо играете, – вежливо заметил Амос.
– Полно, я не математический гений. Амос был пухлым маленьким человеком, и глаза его за стальной оправой очков, переполненные в эту минуту рассеянной скукой, глядели почти тупо. Но в своем деле Даррел числился одним из наименее тупых людей в Соединенных Штатах – да и в мире, наверное. Я слыхал об этом. А чем в точности занимался Амос, не могу сказать. Если бы и знал, то, по всей вероятности, сказать не разрешили бы, а я не знал и не испытывал по этому поводу ни малейшего сожаления. Мне вполне достаточно было собственных тайн, чтобы не интересоваться секретами Амоса Даррела и Компании Атомной Энергии.
Известно было только, что Даррелы живут в Санта-Фе, потому что Фрэн Даррел любит Санта-Фе больше Лос-Аламоса, который считает унылой обителью нудных ученых мужей. Она предпочитала колоритных личностей, таких, как, например, ваш покорный слуга, пасущийся на задворках искусства, а Санта-Фе таковыми кишит. Амос обзавелся гоночным порше "каррера" и ежедневно, летом и зимой, вихрем проделывал тридцать с чем-то миль до места, известного у нас как Гора. Маленькие спортивные машины с форсированным двигателем не очень соответствуют облику Амоса, но я бессилен постичь причуды гения, особенно ученого.
Я достаточно хорошо его знал и поэтому понимал, что нынешний ленивый, отсутствующий взгляд – отнюдь не тупость, а обычная тоска. Беседы с такими кретинами-недоучками, как мы, с людьми, не способными отличить изотоп от дифференциального уравнения, неизменно повергают в уныние человека с объемистыми мозгами.
Он зевнул, почти не скрывая этого, и обреченно сказал:
– Пожалуй, нужно поздороваться. Извините. Мы смотрели, как он удалялся. Девушка, стоя рядом, невесело улыбнулась.
– Кажется, доктору Даррелу разговор не был интересен.
– Не ваша вина. Вы слишком большая, вот и все. Улыбнувшись снова, она подняла глаза.
– И как это понимать?
– Без обиды, – ответил я. – Видите ли, Амосу интересно только то, что не превышает размерами атом. Время от времени он может уступить и довольствоваться молекулой, но молекула должна быть очень маленькой.
С невинным видом девушка спросила:
– А молекулы больше атомов, мистер Хелм?
– Молекулы состоят из атомов. Это полная и всеобъемлющая информация, которой я располагаю по данному вопросу, мисс Эррера. За другими сведениями обращайтесь, пожалуйста, к хозяину дома.
– О, я не осмелюсь!
Тина и ее спутник в кожаной куртке начали обход гостиной, обстреливаемые со всех сторон приветствиями, ведомые неутомимой Фрэн Даррел, тонкой, как фитиль, женщиной, одержимой стремлением коллекционировать интересных людей. Жаль, подумал я, Фрэн так и не узнает, какой бриллиант она заполучила в лице Тины...
Я снова повернулся к Барбаре. Она была очень хорошенькой и носила массу серебряных побрякушек, развешанных по индейскому платью покроя "фиеста", производством коих занимается местная промышленность. Белое платье с обильной серебряной отделкой. Как и полагалось, оно заканчивалось пышным подолом, с таким количеством не менее пышных нижних юбок, которое нарушало безопасность движения в переполненной гостиной Даррелов.
– Вы живете здесь, мисс Эррера, в Санта-Фе?
– Нет, я приезжая. – У нее были красивые глаза – темно-карие, блестящие, очень подходившие к ее испанскому имени. – Доктор Даррел говорит, вы писатель. А под каким псевдонимом вы пишете, мистер Хелм?
Кажется, следовало привыкнуть, но я до сих пор удивляюсь, почему об этом спрашивают и чего этим хотят достичь. Вероятно, означенный вопрос полагают верхом вежливости, умелым признанием, что никогда не читали парня по имени Хелм и не могут назвать ни одной его книги. Только вот беда, я ни разу не пользовался псевдонимом, ни разу в жизни, – литературной, естественно. Было время, приходилось отзываться на псевдоним "Эрик", но это совсем иное дело.
– Пишу под собственным именем, – ответил я немного натянуто. – Псевдонимы в большом ходу, мисс Эррера, если писатели чертовски плодовиты или попадают в издательские неприятности.
– Ух, – сказала она, – простите.
Я ухмыльнулся собственному назидательному тону.
– Сочиняю в основном вестерны. И, кстати, прямо завтра утром поеду собирать материалы для новой книги. – Я взглянул на бокал с мартини. – Если, конечно, буду в состоянии сесть за руль.
– А куда вы едете?
– До Сан-Антонио, по долине Пекоса через Техас, – сказал я. – Оттуда двинусь на север старыми ковбойскими тропами, в Канзас, и по дороге примусь фотографировать.
Эррера была умной девочкой, но явно переигрывала роль задыхающейся от восторга Золушки. В конце концов, она разговаривала не с самим Эрнестом Хемингуэем.
– ...Да, работал репортером, – сказал я. – В маленькой газете учишься всему понемногу. Еще до войны. Романы пришли позже.
– Звучит потрясающе, – сказала девушка. – Но жаль, что вы уезжаете. Я так надеялась... если у вас найдется время... хотела просить об одолжении. Доктор Даррел сказал, вы настоящий, взаправдашний писатель... – Она помялась, хихикнула, и я мгновенно понял, в чем дело. – Я пытаюсь немного пописывать сама, и мне бы так хотелось поговорить с человеком, который...
По счастью, приблизилась Фрэн Даррел, а следом за ней – Тина и ее приятель; пришлось обернуться и представиться. Фрэн была одета примерно так же, как моя собеседница, только ее талия, руки и шея куда гуще были уснащены индейским рукоделием, Фрэн могла себе это позволить. Помимо амосовского жалованья, у нее были свои собственные средства. Фрэн представляла гостей, настала и моя очередь.
– ...С кем особенно хотелось бы вас познакомить, дорогая, – сказала Фрэн, обращаясь к Тине высоким, срывающимся голосом. – Одна из наших местных знаменитостей, Мэтт Хелм. Мэтт, это Мадлен Лорис из Нью-Йорка и ее муж... Боже, я забыла, как вас зовут!
– Фрэнк, – сказал блондин.
Тина уже протянула мне руку в длинной черной перчатке. Тонкая, темноволосая, красивая женщина, истинное загляденье, в черном платье без рукавов, маленькой черной шляпке с вуалью. Я не против местного колорита, колорит – хорошая вещь, но, если женщина может выглядеть вот так, зачем натягивать уборы краснокожей сквау?
Она подняла руку с изяществом, от которого захотелось щелкнуть каблуками,