Барбара Эррера со смехом отвечала ему по-испански, они перебрасывались фразами; в конце концов, Барбара и он помирились на еще одном частном капиталистическом коктейле, отказавшись от суррогатного пойла, произведенного коммунистами. Когда бокал Барбары наполнился, я протянул свой. Девушка оглянулась, засмеялась и повернулась ко мне со звоном браслетов и свистом юбок.

Я кивнул на индейский костюм:

– Санта-Фе благодарит вас за поощрение местной промышленности, мисс Эррера. Барбара улыбнулась.

– Похожа на ходячую скобяную лавку? Днем было нечем заняться, я отправилась по магазинам. И, кажется, потеряла голову.

– Откуда вы? – спросил я.

– Из Калифорнии.

– Большой штат. И забирайте его целиком. Она улыбнулась:

– Это невежливо!

– Мне доводилось бывать в Голливуде, жить там по нескольку месяцев, – сказал я. – Не выдерживаю. Легкие, понимаете ли, привыкли к воздуху.

Она рассмеялась.

– Хвастаете, мистер Хелм. В нашем смоге, по крайней мере, присутствует немного кислорода. Больше, чем в вашем воздухе, на высоте семи тысяч футов. Я задыхалась и не спала всю ночь.

Смуглая, скуластая, в индейском костюме, она выглядела гораздо привлекательнее других. Я посмотрел сверху вниз, вздохнул про себя и приступил к исполнению обязанностей в качестве старейшины писательского клана.

– Стало быть, пробуете сочинять, мисс Эррера? – начал я благожелательно. Она просияла.

– О да, и хотела бы с кем-нибудь поговорить... Рукопись у меня в мотеле... И бар – очень хороший – совсем рядом. Я помню, вы уезжаете утром, но, если по дороге домой вы с женою согласитесь задержаться, пропустить еще по стаканчику, я побегу и... Рассказ небольшой, чтение займет несколько минут, вы только перелистаете и скажете... Я буду так рада!

Нью-Йорк буквально кишит редакторами, которым платят за чтение рукописей. Чтобы получить ответ, нужно всего лишь оплатить почтовые расходы. Но эти молокососы подсовывают сотворенное в поте лица и сумерках воображения друзьям, родственникам, соседям, а также любому изловленному бедняге, тиснувшему три строчки паскудных стихов. Не понимаю. Может статься, я просто закоренелый циник, но когда сам пробивался в литературу, то, черт возьми, не терял времени и сил, навязывая свою работу людям, не имеющим денег на гонорар и печатного станка. Даже собственной жене. Быть автором, которого не печатают, и без того смехотворно, зачем ухудшать положение, размахивая рукописью направо и налево?

Я пытался пояснить это Барбаре; пытался втолковать, что, если даже и будет одобрена мною новелла, я ничего не смогу поделать, а если и не будет – невелика печаль: не я ведь буду покупателем. Но девушка настаивала, и, прежде чем избавиться от нее, пришлось опрокинуть еще два мартини, пообещав прочесть рассказ поутру – если выкрою время. Выехать я собирался еще затемно, времени выкроить не удалось бы – и она, пожалуй, понимала это; что ж, я не хотел отравлять последний вечер дома чтением чьей бы там ни было рукописи.

Наконец, она отошла, пересекла гостиную и распрощалась с хозяевами. Бет потерялась в одной из комнат большого, просторного дома. Здесь, на Юго-Западе, земли хватает с избытком, и редкий дом, даже очень обширный, имеет больше одного этажа. Оно и к лучшему. На такой высоте по лестницам не слишком-то побегаешь. Я застал жену за разговором с Тиной.

Я задержался у порога. Две красивые, воспитанные, хорошо одетые гостьи держат бокалы, словно талисманы, и легко, непринужденно беседуют; две дамы только что познакомились – и уже не в восторге друг от друга.

– Да, он служил в Отделе Общественных Связей во время войны, – раздался голос Бет. Я шагнул вперед. – Выехал на задание, а джип опрокинулся и накрыл его, это произошло где-то недалеко от Парижа. Мэтта крепко ранило. Я работала медицинской сестрой в вашингтонском госпитале, куда его привезли. Там и познакомились. Милый, мы как раз говорим о тебе.

Она хорошо выглядела – совсем юной, невинной, – даже в вечернем платье, купленном на Пятой авеню. Оказалось, я больше не злюсь, и она, похоже, все забыла. Я смотрел и думал, как умно было пожениться при первой возможности, но в то же время чувствовал себя виноватым. Всегда чувствовал, а сегодня – больше обычного. Жениться не следовало вообще. Ни на ком. Тина с улыбкой обернулась.

– Я спросила у вашей жены, чем вы знамениты, мистер Хелм.

Бет рассмеялась.

– Только не спрашивайте о псевдониме, миссис Лорис, или я не смогу прожить рядом с этим человеком остаток вечера.

Тина продолжала улыбаться, глядя на меня.

– Так вы служили в Общественных Связях? Наверное, было интересно, только не совсем безопасно временами? – В ее глазах запрыгал смех.

– На такой службе, миссис Лорис, джипы губили больше людей, чем неприятель. До сих пор вздрагиваю при виде джипа. Боевая усталость, видите ли.

– А после войны вы просто взяли и начали писать? Безусловно, Тина проштудировала соответствующее досье, идя на задание; пожалуй, она знала обо мне больше, чем я сам. И теперь забавлялась, декламируй урок перед моей женой.

– Еще перед войной приходилось подрабатывать в газете. Я занимался историей Юго-Запада. А после увиденного на войне... Понимаете, я решил, что люди, боровшиеся с дождем, грязью и нацистами, не могут сильно отличаться от людей, боровшихся с пылью, ветром и апачами. Вернулся к репортерской работе, а на досуге принялся писать романы. И Бет работала. Года через два мои писания стали печатать, вот и все.

– Вы, кажется, очень удачливый человек, мистер Хелм. У вас такая славная, понимающая жена. – Тина улыбнулась в сторону Бет. – Не у каждого начинающего автора есть подобное преимущество.

Старую песенку "всякого-мужчину-опекает-любящая-женщина" поют постоянно. Бет подмигнула мне и пробормотала что-то приличествующе скромное, но сегодня это не забавляло. В голосе и манере Тины чувствовалась хорошо мне знакомая высокомерная снисходительность: Тина была ястребом среди хохлаток, волком среди овец.

Сзади послышалось движение, и объявился Лорис, несущий меховую пелеринку Тины, а также собственную широкополую шляпу.

– Простите за вмешательство, – сказал он, – однако у нас еще одно приглашение, на другом конце города. Ты готова, дорогая?

– Да, попрощаюсь с Даррелами и буду совсем готова.

– Скорее, – произнес Лорис. – Мы уже опаздываем. Он явно стремился ей втолковать, что возникли непредвиденные обстоятельства, и Тина все поняла;

однако еще несколько секунд она поправляла меха и улыбалась нам с видом женщины, которая не позволит нетерпеливому, черт бы его побрал, супругу командовать. Они удалились, и Бет взяла меня за руку.

– Неприятная особа, – сказала Бет, – но ты видел этих норок?

– Я же предлагал тебе норку, когда были деньги. А ты велела купить новую машину.

– И муж неприятный, – продолжала Бет. – Наверняка не выносит маленьких детей и обрывает крылышки мухам.

Иногда моя наивная жена бывает чертовски проницательна. Мы шагали к парадному входу, минуя кучки гостей, преисполненных угрюмой решимости продолжать