– Слушайте, – произнес я. – Приступим к делу. Быка за рога, и так далее. Кого убить надобно? Имя!
– Что? – ошеломленно прищурилась гостья.
– Кого-то надобно убить? – повторил я. – Конечно и безусловно. В противном случае, зачем вообще подползать ко мне со столь устрашающими доводами? Вы уже попытались и провалили затею. Парень оказался не по зубам. А в наличном отряде не имеется никого, кто мог бы повторить покушение. Силенок недостает и выучки. Принимаю как лестный и вполне заслуженный комплимент: обратились не к первому попавшемуся бандюге, а ко мне. Учли навыки, опыт, природный ум... Итак, повторяю: кого, когда и где надлежит вывести в расход?
Сеньорита Анапа уставилась на меня с величайшим подозрением:
– Кто же проболтался, сеньор? Я раздраженно ответил:
– Никто не проболтался! Тьфу, ведь вы трудов не пощадили, чтобы побеседовать с профессионалом! А я работаю лишь по одной, определенной и годами проверенной части. Правда, иногда просят послужить наемным телохранителем. Но это – побочный, так сказать, продукт основной деятельности. Еще реже велят собрать разведывательные данные, которые не соберешь обычным, гуманным и некровопролитным путем. Но в обычные мои обязанности задания подобного рода не включаются. Касаемо основных занятий вы, безусловно, осведомлены, иначе зачем вообще было затевать эдакую катавасию? Назовите имя, а я отвечу: возможно или нет.
– Возможно! Ибо сеньорита... – Я скривился:
– Да, да! Сеньорита у вас. Вы уволокли сеньориту. Захватили сеньориту. Ну и что? Считаете, будто получили карт-бланш? Имя выкладывайте! А потом дозвольте позвонить по телефону и установить: подлежит упомянутая личность уничтожению или нет. Ежели подлежит – убью. Так и быть.
Конечно, последняя тирада была девяносто шестой пробы дерьмом – очищенным, рафинированным и дистиллированным. Говоря строго, я нарушал простейшие правила, даже выслушивая подобное предложение. Однако я заслужил себе некоторый вес в организации долгими годами относительно беспорочной службы и полагал, что ему простится маленькая вольность, позволявшая в точности установить, чего же все-таки требуется этим недоноскам.
Долорес Анайа погрузилась в глубокое раздумье.
– Ты что, – вопросил я, – полагаешь, это первый случай схожего свойства? Искренне считаешь, будто вы – несравненная и единственная банда головорезов, решившая использовать правительственного агента в собственных целях? Да, сеньорита у вас. И чтобы спасти ее, я согласен договориться о плате. Но сначала подыми-ка трубку, набери нужный номер – я отвернусь, – и дай побеседовать с госпожой Брэнд. Удостоверюсь, что жива и невредима – примемся обсуждать условия. Кстати, понадобится еще и Вашингтон вызвать. А уж после определим: способны заключить сделку или нет. Согласна?
Глава 2
"Коста-Верде, – размышлял я, выжидая. – Чем и в какой области служат люди Мака несравненному дядюшке Сэму, известно лишь немногим; а в Латинской Америке – подавно. И все же в Коста-Верде кое-кто успел проверить наши способности самолично. Ибо я, по предварительной договоренности, орудовал там с немалым успехом".
Наличествовал некогда бандюга (или патриот-революционер, что, в сущности, означает одно и то же), титуловавший себя El Fuerte – Могучий. Не слишком-то привлекателен был, голубчик, да и не играет личное обаяние в подобных делах ни малейшей роли. Политические пристрастия редко основываются на соображениях "нравится – не нравится". Единственной настоящей ошибкой El Fuerte было то, что парень прилежно завоевал сильнейшее неблагорасположение тамошнего президента, господина Авилы. Равно как и влиятельных людей в Вашингтоне, считавших Авилу существом дружественным и полезным, хотя, на свой лад, не менее мерзким, чем его противник.
Меня отрядили в Коста-Верде, снабдив огромным крупнокалиберным ружьем, оптическим прицелом и неимоверным количеством зарядов. Говорю "неимоверным", ибо подобные предприятия сводятся к одному-единственному удачному выстрелу. Второго, обычно, сделать уже не успеете.
Мне содействовал маленький диверсионный отряд под командой армейского полковника Гектора Хименеса.
К великому разочарованию Вашингтона обнаружилось: полковник Хименес лелеял собственные, далеко шедшие и отнюдь не самые человеколюбивые замыслы. Ружье, оставленное мною на память, в залог нерушимой дружбы меж нашими народами, было использовано вторично, количество субъектов, носящих фамилию Авила, уменьшилось на голову, а президентом сделался Гектор Хименес, любезно и учтиво приславший ружье законному владельцу, с надлежащей оказией и приличествующими изъявлениями искренней благодарности...
Долорес Анайа уже говорила в трубку.
– Осо? Это Леона. Дай поговорить с Лобо. Она чуток выждала, потом продолжила:
– Алло? Да, Лобо, я... Можно ли объекту поболтать с женщиной? Да, он отказывается обсуждать условия, пока не... Понимаю. Bueno... Возьмите, сеньор...
– Элли? – окликнул я. Голос подруги доносился явственно, и все же различить слова было нелегко. – Элли?
– Мэтт? Извини, пожалуйста, мне заткнули рот кляпом, вытащили только что, и губы не слушаются. После твоего звонка я выскочила купить вермута, боялась, последний магазин закроется... У нас вина почти не оставалось. Тогда-то и набросились: внезапно и весьма решительно.
– Тебе не повредили?
– Кажется, нет. Пока... Мэтт!
– А? Элли заговорила с необычайной настойчивостью:
– Мэтт, я не вынесу, если ты... Все пойдет насмарку и прахом... Не соглашайся ни на какие вещи ради меня...
Голос внезапно пресекся. Кажется, чья-то ладонь закрыла спешивший высказаться рот.
– Вполне достаточно.
Говорил мужчина. Молодой. Пожалуй, именно его и называли кличкой Лобо: Волк. Видимо, всем парадом командовал этот субъект. По крайности, барышня Анайа обращалась к Волку с несомненным почтением.
Лобо продолжил:
– Вы удостоверились, мой сеньор: женщина в полном порядке. Дальнейшее благополучие сеньориты Брэнд всецело зависит лишь от вас. Будьте чрезвычайно рассудительны. Ради общего дела мы убиваем, не колеблясь, даже славных молодых женщин.
Телефон умолк, и моя хорошая Элли осталась где-то в неведомых далях, в приятной компании Лобо-Волка и Осо-Медведя. Я довольствовался обществом Леоны-Львицы.
Протянув трубку означенной особе, я воззрился на нее весьма вопросительно. Леона кивнула головой.
– Звоните, сеньор. Это разрешается. – Я набрал вашингтонский номер и назвался.
– Тревога-два, – сообщил я телефонистке. Долорес Анайа всполошилась и возжелала надавить рычажок аппарата. Я предостерегающе поднял руку:
– Это значит, у моего затылка – или затылка близкой мне персоны – держат взведенный револьвер. Неужто не дозволено сообщить?
Гостья дозволила.
Послышался знакомый, показавшийся нынче едва ли не родным, голос Мака.
– Сэр, беспокоит Мэтт, – уведомил я. – Тревога-два, сэр.
Употребив настоящее имя вместо кодовой клички (если вы не позабыли, Мэтт Хелм числится Эриком), я дал понять: разговор подслушивают.
– Здравствуй, Мэтт, – отозвался Мак, давая, как выражаются радисты, квитанцию: подтверждая, что понял. – Неладное стряслось, да?
В этот полночный час он, безусловно, уже не сидел у знакомого, обшарпанного рабочего стола, в невзрачном кабинете, против окна, свет которого мешал нам разглядеть черты начальника. Дома у Мака я не бывал никогда и не мог вообразить босса одетым в пижаму, а для пущего тепла накинувшим сверху толстый халат. Мак был, есть и, вероятно, всегда останется для всякого, кто знал его, худощавой,