– Задолжал?
Слегка пожав плечами, Гейл пояснила:
– Обычнейший любовный треугольник – только внутрисемейный. Понимаете? Привлекательная старшая сестра – простите за похвальбу – и младшая: неклюжая, застенчивая дылда. И Сэм: высокий, приглядный молодой мужчина. Сперва он приударял за Дженни. То ли забавлялся, то ли на деньги ее положил глаз – после отцовской смерти нам обеим осталось немало. Но именно приударял – не более. А эта дурочка влюбилась без памяти. Увидела принца, распознавшего истинную красоту замарашки-Золушки...
Она внезапно прервала речь.
– Какая гадость... Какую мерзость я сказала! Дженни умерла час назад... Забудьте...
– Ничего не слыхал... Надо полагать, вы отбили Сэма у сестры. Дабы спасти заблудшую бедняжку.
Пожимать плечами, кажется, вошло у Гейл в стойкое правило.
– Возможно. Сама не знаю, чего ради. По благородным соображениям, пожалуй... Только Дженни застигла нас наедине – и врасплох. Понимаете?
Я кивнул.
– Подробности опускаю – вспомнить жутко. Думала, она пристрелит обоих. Размахивала револьвером... У Дженни был собственный револьвер. Она отлично скакала верхом, плавала, как рыба, стреляла, как заправский охотник...
– Дальше.
– Дальше, размахнувшись посильнее, сестра выкинула оружие в окно. От соблазна подальше. И поутру исчезла. Я разыскивала Дженни, как-то раз поймала в Нью-Йорке, попыталась навестить, но девочка захлопнула и замкнула дверь прямо перед моим лицом. Пришлось поневоле оставить ее в покое.
Гейл опять пожала плечами.
– А потом, через несколько лет, начали доноситься гнусные слухи о мексиканском кабаре, варьете... Как это правильно зовут?
Я ухмыльнулся.
– Ночным клубом.
Гейл разгневанно свела брови, но тотчас овладела собой.
– Остальному были свидетелем сами.
Сощурившись, она с изрядной расстановкой произнесла:
– Коль скоро вы правительственный агент, – я верно истолковала намек? – предъявите что-нибудь впечатляющее и вполне убедительное.
– Значков и личных карточек мы не носим. Обладают неприятным свойством высовываться либо вываливаться в самый неподходящий миг.
– Прикажете верить на слово?
– Это значительно облегчило бы жизнь обоим.
– Уж вам-то наверняка облегчило бы! – презрительно обронила Гейл. – Только забываете об одной подробности. Я была очевидицей случившемуся. Мэри-Джейн вовсе не собиралась вам ничего передавать. И говорить не собиралась. Вы торчали рядом, она глядела на вас в упор, а потом отвернулась. Ко мне. Извольте объясниться, господин самозванец.
– Не объяснюсь, – ответил я. Ибо незачем. Гейл нахмурилась:
– Это как понимать?
– Очень просто. Прошу, когда предстоящая процедура завершится, иметь в виду: вам открыли чистейшую истину. Я действительно состою на секретной службе у правительства Соединенных Штатов. И попросил вручить мне известную вещь, равно как и сообщить сведения, переданные вашей сестрой. Агентом той же самой тайной организации, в которой числюсь я. Таковы факты. Вероятно, их не следовало излагать, и мне закатят хорошую, заслуженную взбучку, но все же кладу карты на стол и всепокорнейше прошу...
– Дражайший! Вы считаете меня прирожденной и непроходимой дурой? Поверить подобному безо всяких доказательств?
– О да, – вздохнул я. – Вы – дура. Утонченная, хитрая дура, полагающая всех без исключения мужчин лжецами, боящаяся в критическую минуту положиться на чье-либо честное слово. Я дал вам последнюю возможность. Ибо чту память покойной Мэри-Джейн.
Гейл окрысилась:
– Господи, помилуй, это вы дурак! Прикажете верить незнакомцу, впервые встреченному в толпе отъявленного сброда? Бросившему друга на произвол судьбы?
– Не судите, и да не судимы будете. В особенности, не судите о вещах, в которых не смыслите ни черта. Если футбольная команда борется за победу, игрок намерен ударить по воротам, а где-то позади товарища сбивают с ног – что же, по-вашему, нападающий остановится, обернется и ринется подымать упавшего? Чушь!
– Разные вещи! Разные! Это... Не знаю правил вашей игры, но это ведь не футбол!
– Конечно. Только и вы – не мяч. Понимаете? Увы и ах, она понимала навряд ли. Я огляделся, ища нечто, почти неизменно имеющееся в гостиничных номерах. Обнаружить искомое удалось не сразу, но пристальное изучение комнаты убедило: изящно переплетенная Библия покоится в ящике скрипучего комода.
Я положил руку на Священное Писание и, не отрывая глаз от женщины, произнес:
– Клянусь и присягаю: изложенное мною – правда, чистая правда и ничего, кроме правды. Господь свидетель.
И водворил Библию на место.
Последовало долгое безмолвие. Затем Гейл решительно замотала головой. Толковать надлежало так: я воробей стреляный, на мякине провести не получится.
– Мэри-Джейн, – тихо сказала Гейл, – не намеревалась отдавать и сообщать вам ничего! И верить голословным россказням не стану. Докажите!
– Достаточно убедительные доказательства мне удастся получить "и предъявить часа через два. Или через два дня – как посчастливится. А я не в состоянии следить за вами двое суток. Следить, понимаете ли, приходится непрерывно – иначе вы сотворите что-нибудь с известной вещицей или отколете номер похлеще... Мы оба измотаемся до упаду. Не упоминаю таких мелочей, как еда, сон, отправление природных потребностей... Слушайте внимательно. Убежден: Мэри-Джейн отрастила на меня зуб. Длиною со слоновий бивень. И не пожелала разговаривать из чисто личной неприязни... Однажды, в Сан-Антонио, вышла ошибка. Я счел вашу сестру неприятельским разведчиком...
Рассказ о приключениях двухлетней давности не отнял много времени.
– ...Разумеется, все произошло прежде, нежели прилюдное раздевание стало оперативной задачей Мэри-Джейн. Поражаюсь подобной злопамятности, но только ею и могу объяснить нынешний случай. Слишком унизительным показался, наверное, первый настоящий обыск.
Я по-прежнему говорил правду – надеялся, что говорю правду, ибо телефонная беседа с Маком наталкивала на очевидный вывод.
Колеблясь, не сводя с меня взора, Гейл полюбопытствовала:
– А почему, собственно, вы и Дженни столкнулись в Сан-Антонио?
– Здесь уж извините, промолчу. Совершенно секретно.
– В каком агентстве или бюро вы служите?
– Смотри предыдущий параграф.
– Но, если вы и впрямь работаете на правительство, зачем похитили меня бандитским образом? Револьвером пугали? Тьфу, ручкой паршивой!
– Во-первых, не хотел осложнений и помех, покуда не получу необходимых сведений. Во-вторых, на вопрос о месте службы отвечу самым косвенным намеком: начальство категорически запрещает просить помощи у иных, похожих на наше, государственных учреждений. Только при жесточайшей нужде. Которой и не дозволили возникнуть. Использовав бандитские приемы. Убедил?
Молчание.
– Гейл, я уже рассказал больше, нежели должен или вправе. Можно задать миллион вопросов. И ни на единый ответа не получите. Либо не буду знать, что ответить, либо не смогу. Просто посмотрите на меня пристально и решите сами: лгут вам или нет. Не теряйте времени. Шевелите мозгами... Ну? Поверьте же!
И я немедленно понял: переиграно. Словечко "поверьте" погубило весь мой гамбит. Его можно использовать – иногда, лишь единожды и с огромной осторожностью. Только нынче оно все чаще звучит в устах подонков, предателей, коммунистов, уголовников и мелких обманщиков. Грязным это словечко сделалось. Разумный человек пошлет вас ко всем чертям, услыхав мягко и вкрадчиво произнесенное "поверьте". А