Это так разъярило меня, что я упрекнул ее в присутствии Джима. Кажется, мои слова не так уж задели ее, но они задели Джима. Он пригласил меня прокатиться на его машине и долго заливал о том, что он недостоин ее, но добьется любви после женитьбы. Я так сочувствовал ему, что попытался поверить в его слова, но все же я знал Хелен так хорошо, как только может знать сестру младший брат. Я знал, что она с детства была избалована и обласкана. К родителям она не проявляла особых чувств – они были ее рабами. Я же подтрунивал и доставал ее, и это заставляло ее выбираться из раковины. Вспомнив об этом, я посоветовал Джиму вести себя с ней грубее, но если человек влюблен по уши, станет ли он слушать такие советы? Сказать ему такое – все равно, что попросить магометанина плюнуть в лицо пророку.

Они были женаты чуть больше года, когда Фрэнк Вудс прибыл в Истбрук. Он был военным и работал на французское правительство. Служил в армии папаши Жоффре,[4] участвовал в рукопашном бою, носил «Военный крест» с пальмовой ветвью[5] и мог легко завладеть вниманием, рассказывая истории из своей жизни. Никто точно не знал, имел ли он право на эти награды или хотя бы на военную форму, но Фрэнк в них смотрелся очень эффектно. Он мог, стоя у камина, говорить, не называя имени героя, но всем было ясно, что «герой» и «Фрэнк Вудс» – синонимы. Он мог танцевать, ездить верхом, играть в любую игру и стрелять лучше любого из нас, а когда он садился за пианино и пел, то всякий из нас смотрел на свою жену или невесту и задумывался, а не грянет ли гром. Хоть Фрэнк в течение нескольких месяцев и был очень правильным холостяком – не проявляя неуместного интереса к женщинам, все мы тайно чувствовали, что он просто готовит сцену для большого представления.

Если бы он с самого начала обратил внимание на Хелен, это не помогло бы ему лучше сыграть роль, ведь кажущееся равнодушие к ее очарованию выводило ее из себя. Как только наша страна была вовлечена в войну, он был вызван обратно во Францию, и каждый мужчина в Истбруке облегченно выдохнул. Никто из нас не смог бы сказать, почему мы считали его подлецом, но все-таки я сомневаюсь, что в Истбруке нашелся бы хотя бы один отец, который бы охотно выдал за него свою дочь. Он был слишком хорош, чтобы стать добрым мужем. Также в нем было что-то такое, из-за чего ни один мужчина не хотел стать его другом, но, возможно, это просто из-за того, что все мы были слишком ревнивы.

В то время, как все молодые парни городка были либо во Франции, либо, подобно Джиму и мне самому, в лагере военной подготовки, Фрэнк Вудс вернулся, и на этот раз не было никакого сомнения в том, на кого он обратил все свое внимание. Пока война не закончилась, это было не настолько заметно, но потом Джим пытался разобрать завалы на работе, а Вудс времени не терял. И возможностей у него было достаточно, ведь Джим был окружен клиентами и лишь мягко пытался увещевать Хелен не тратить столь много времени на Вудса. Мое вмешательство только помогло последнему: в тот вечер, когда я рассказал Хелен, о чем судачат люди, она поссорилась с Джимом, и он вернулся к своей работе без былого энтузиазма.

Эти мысли промчались у меня в голове, и они пронеслись слишком быстро. Я одевался и думал, что надо что-то делать, но знал, что мне в жизни не понять, что именно делать-то.

– Джим, пойдем! – сказал я, схватив его за руку и пытаясь растормошить.

– Куда? – устало спросил он.

– Для начала разберемся с этим делом. Для «Сан» нет ничего лучше, чем расписать всю эту историю на первой полосе их грязной газетенки.

– Старина, ты прав! Я и позабыл о газетах. Как ужасно будет, если Хелен обнаружит, что ее имя смешивают с грязью.

– Я думал не о Хелен, – возразил я, – а о том, что подобная реклама не поможет в нашей юридической практике.

Казалось, что в нем не осталось духа, так что я затолкнул его на пассажирское место в моей машине, предпочтя самому сидеть за рулем вместо того, чтобы машиной управлял такой водитель. Зная, с какой скоростью водит Джим, я всегда считал, что баранку лучше держать в своих руках; ну, а сейчас я тем более не хотел доверять ему свою жизнь – учитывая его состояние.

Мы едва выехали на дорогу, когда из клуба выскочил кто-то из слуг.

– Мистер Томпсон! – крикнул он.

Я остановил машину и подождал, пока он не подбежал.

– Что случилось?

– Вас просят к телефону.

Я выпрыгнул из машины и отправился в клуб. На веранде располагались обычные группки пьющих чай или играющих в бридж. Пока я взбегал по ступенькам, мне казалось, что все они смотрят на меня, по крайней мере, с любопытством, если не с жалостью. Не было никакого смысла возиться с газетчиками, если все эти сплетники проведают о скандале.

Я поспешил к телефону, но захлопнул за собой дверь в кабинку. Взяв трубку, я ожидал услышать в ней голос репортера, интересующегося, а правда ли, что миссис Джеймс Фельдерсон убежала с Фрэнком Вудсом. Моему мозгу не давала покоя мысль о том, что эту новость мог услышать целый мир.

– Алло, – сказал я.

– Уоррен, это ты? – спросил голос Хелен.

– Хелен! – воскликнул я. – Где ты?

– Я дома. Уоррен, послушай! Ты видел Джима?

Ее голос был слаб и необычно тих.

– Да, да. Он здесь, со мной.

– Тогда вызови его сюда, и побыстрее! Уоррен, пожалуйста, быстрее!

– Но, Хелен...

– Пожалуйста, не задавай вопросов, – ее голос на том конце провода на мгновение запнулся. – Я... я не могу ответить сейчас, но позови Джима и побыстрее!

Аппарат щелкнул, и я выскочил из кабинки. У меня в мозгу проносились тысячи вопросов. Почему Хелен дома? Может, Фрэнк Вудс не смог явиться на свидание или решил удрать с еще с чьей-нибудь женой? Или, может, Хелен пришла в себя и смогла увидеть не только блестящую обертку, но и мерзкую сущность Фрэнка Вудса, и после этого решила вернуться к мужу? Помимо этих вопросов, догадок и надежд мое сердце переполняло благодарение за то, что непоправимый шаг так и не был сделан. Что-то вмешалось и спасло Джима от скандала и позора.

Должно быть, с моим лицом было что-то не так: когда я рассказал Джиму, что говорил с Хелен, он перебрался на водительское сиденье и задал мне только один вопрос:

– Где она?

– Дома! – выпалил я. – Мчись, как черт!

Я мог