За приемной стойкой прикорнул мужчина с брюхом, как у загнанной лошади. Пот каплями усеивал его лицо и сползал пыльными ручейками. Жужжащая муха попыталась приземлиться ему на нос, но не удержалась. Сделав повторный круг, она смогла отыскать насест на лбу толстяка.
Преподобный опустил ладонь на кнопку звонка.
Спящий вздрогнул и очнулся от дремоты, отмахнулся от надоедливой мухи. Он облизал потные губы.
— Джек Монтклер к вашим услугам, — сказал он.
— Мне нужен номер.
— Номера — наш бизнес. — Он развернул к постояльцу регистрационную книгу. — Только соблаговолите записаться.
Пока Преподобный осуществлял необходимую процедуру, Монтклер продолжал:
— Разморило меня. Жара… Э, шесть монет за ночь, чистое белье раз в три дня… Если задержитесь на столько.
— Я пробуду не меньше трех дней. Еда за отдельную плату?
— Так и было бы, но я не готовлю. Поесть можно в кафе. — С надеждой на обратное: — Поклажа?
Преподобный хлопнул по своим сумкам и отсчитал шесть монет на ладонь Монтклера.
— Премного благодарен, — сказал Монтклер. — Номер 13, вверх по лестнице и налево. Приятного отдыха.
Монтклер развернул к себе регистрационную книгу и, шевеля губами, прочел запись.
— Преподобный Джебидайя Мерсер?
Преподобный обернулся:
— Да?
— Вы проповедник?
— Вот именно.
— Прежде не видал проповедника с револьвером.
— Теперь увидели.
— То есть человек, несущий мир и слово Божие, и…
— Разве было кем-то указано, что блюсти закон Господа надлежит лишь миролюбием? Дьявол приступает с мечом, и мечом же я отражаю его. Такова воля Господа, и я — его слуга.
— Без сомнения, но…
— Сомнения тут неуместны.
Монтклер заглянул в холодные голубые глаза под покрасневшими веками и содрогнулся.
— Да, сэр. И в мыслях не было соваться не в свое дело.
— Это вряд ли удалось бы.
Преподобный направился вверх по лестнице, Монтклер проводил его взглядом.
— Лицемерный ублюдок, — беззвучно прошептал он.
(4)Наверху, в номере 13, Преподобный присел на продавленную кровать. Здесь рассчитывать на удобства не приходилось. Поднявшись, он прошел к умывальнику, снял шляпу, сполоснул лицо, затем вымыл руки. К рукам он был особенно придирчив, точно смывал одному ему видимые пятна. Тщательно вытерся и подошел к окну.
Раздвинув занавески, он оглядел улицу и ближайшие строения. Из кузни Райна долетал стук молотка, внизу скрипела несмазанными осями телега. Издалека, с окраины городка, едва слышный, доносилcя гомон цыплят и коров. Привычная деревенская идиллия.
Гул голосов на улице усиливался по мере появления все новых жителей.
Упряжка мулов проследовала по улице в сопровождении хозяина, направляясь в поля.
При виде мулов мысли Преподобного перенеслись на двадцать лет назад, когда он был сорванцом вроде Дэвида с конюшни Райна. Пареньком в комбинезоне, плетущимся за отцом-священником и упряжкой мулов, прокладывающих узкую борозду в большой мир.
Преподобный бросил на кровать седельные сумки. Снял сюртук, вытряхнул пыль и повесил на спинку стула. Присев на край кровати, он раскрыл одну сумку и достал обмотанный тканью сверток.
Распаковав бутыль виски, он положил пробку и ткань на стул. Затем вытянулся на кровати, подложив под голову подушку. Он принялся понемногу цедить виски и тут заметил на потолке паука. Тот пересекал комнату по белоснежной нити, соединявшейся в дальнем углу с другими, что сплетались в головоломную паутину мифических судеб.
Мускул на его правой щеке дрогнул.
Он перехватил бутыль левой рукой, правая — считай, помимо его воли, — молниеносно выхватила револьвер — и посланная пуля отправила паука в небытие.
(5)Монтклер барабанил в дверь.
Штукатурка с потолка дождем осыпала бесстрастное лицо Преподобного.
Он поднялся и отворил дверь, убирая назад револьвер.
— Преподобный, вы целы? — спросил Монтклер.
Преподобный оперся о дверной косяк.
— Паук. Сатанинское порождение. Не выношу их.
— Паук? Подстрелили паука?
Преподобный кивнул.
Монтклер пододвинулся, заглядывая внутрь. Сквозь щель в занавесках солнце выстреливало лучи, и в них кружились оседающие частички штукатурки. Они походили на мелкий снег. Он перевел взгляд на дыру в потолке, которую обрамляли паучьи лапки. Пуля угодила в центр туловища здоровенного паука, а лапки остались приклеенными к потолку.
Прежде чем убрать голову, Монтклер успел заметить бутыль с виски рядом с кроватью.
— Попали в него, значит, — сказал Монтклер.
— Точно между глаз.
— Ну, вот что. Проповедник вы или нет, стрелять в моем отеле постояльцам не дозволено. У меня тут приличное заведение…
— Это сортир, о чем вы прекрасно знаете. Надо бы приплатить мне, раз я тут остановился.
Монтклер собрался было ответить, но, взглянув в лицо Преподобному, передумал.
Засунув руку в карман, Преподобный вытащил стопку смятых купюр.
— Доллар за паука. Пять за дыру.
— Но, сэр, не уверен…
— Очень приличный приз за паука, Монтклер, а мокнуть от дождя сквозь дыру моей голове.
— Верно, — сказал Монтклер, — но я содержу приличный отель, и полагается компенсация за… — Бери или проваливай, болтун.
Приняв вид оскорбленный, но не слишком, Монтклер протянул руку. Преподобный отсчитал обещанную сумму.
— Полагаю, Преподобный, это справедливо. Но не забывайте, вместе с жильем постояльцы платят за тишину и покой.
Преподобный отступил в комнату и взялся за дверь.
— Так дайте нам немного тишины и покоя. — И захлопнул дверь перед носом Монтклера.
Монтклер направился вниз, раздумывая о лучшем применении для полученных денег, чем ремонт потолка в номере 13.
(6)Паук встретил гибель как воплощение его нескончаемого кошмара. Сон был настолько жутким, что он ненавидел время, когда солнце опускалось за горизонт и умирало во мраке, подпуская ночное забытье.
Там ждали обрывки исковерканных воспоминаний, призраками проносившиеся в глубинах его сознания. И самые жуткие были связаны с пауком — вернее, тварью в паучьем обличье. Тварь символизировала нечто — словно его пытались предупредить.
Уже год, как длился этот сон, и с каждым разом тьма давила мучительнее. Казалось, сон движет им и направляет к участи, которая ему предначертана. Или то были тени умирающей веры, готовые снова сплотиться в единую ложь?
Если в них что и таилось, от небес или преисподней, он до мозга костей чувствовал, что разгадка поджидала здесь. В Мад-Крике.
Он не знал причин. Бог, как видно, давно отвернулся от него. Если это его последний бой, то в решающий миг Бога не окажется рядом.
Лучше было об этом не думать. Он отхлебнул немного виски.
Взгляд его уперся в потолок.
— Почему ты меня оставил?
Минуту длилась тишина, затем его губы растянулись в мрачной ухмылке. Салютуя, он поднял бутыль.
— Этого ответа я и ждал.
И надолго приложился к своему жидкому аду.
(7)Неторопливо, размеренно, истощая содержимое по мере того, как медленно угасало солнце, Преподобный прикладывался к бутыли, держа путь к темному берегу, где предстояло сесть в темную лодку из сна, выплывавшую каждый раз, стоило ему сомкнуть веки.
Бутыль опустела.
Покачнувшись, Преподобный сел в кровати, протянув руку к сумкам за следующей платой за переправу. Он взял другую бутыль, развязал ткань, выплюнул пробку и лег обратно. После трех глотков рука упала на край постели, и бутыль, выскользнув из пальцев, встала на полу — на краю горлышка