В углу комнаты стоял маленький, богато инкрустированный спинет 4). Лаймонд допил вино, встал, подошел к инструменту и склонился над ним.
– Меня не узнают. Кто они?
Эрскин стал перечислять. Граф Хантли был среди них, и лорд Максвелл, и лорд Джеймс Гамильтон, наследник правителя. Том добавил, глядя Лаймонду в лицо:
– И оба Дугласа. Джеймс Дуглас из Друмланрига и сэр Джордж.
Фрэнсис Кроуфорд в прошлом не раз сталкивался с семейством Дугласов, и эта новость его, казалось, позабавила.
– Многообещающее начало. Кто-нибудь еще?
– Целая толпа Эрскинов.
Том ухмыльнулся. Эта семья на протяжении многих поколений служила верной опорой трона. Его жена Маргарет прибыла сюда в качестве фрейлины; Дженни, леди Флеминг, свекровь, была гувернанткой маленькой королевы; младшие сестры и брат жены – товарищами ее игр. Его собственные два брата входили в свиту, а отец, который по болезни не мог приехать, был назначен опекуном Марии с тех самых пор, как ее перевезли во Францию.
Он обрисовал расстановку сил. Лаймонд выслушал и заметил:
– Но при таком переизбытке Эрскинов – что здесь делать мне?
– Играть на спинете, – сказал полномочный посланник. – Вы чертовски хорошо это делаете.
Звонкая, чистая мелодия продолжала струиться.
– Музыка заглушает голоса. Ваши друзья и не подозревают в вас таких талантов.
– Практически все мои друзья знают, что я вообще не умею играть на этой штуковине. Что еще? Вам не надо описывать французский двор. Это… это – собрание всех блажей и всех причуд, – продолжил Фрэнсис Кроуфорд. – Я могу вам столько порассказать о Франции, что вы устанете слушать. – Пальцы его бегали по клавишам и голос смягчился. – Университеты и тюрьмы, будуары и бордели, дворцы и картины, серенады, банкеты, любовные игры, копыта и шерсть и сожжения еретиков. Постель, поножовщина и бичевание. Я знаю все истоки и тайные течения. Если есть опасность, я найду ее. Теперь мне пора.
Оба встали. Эрскин хотел было удержать гостя, но передумал. От Лаймонда требовалось только одно: сообщить, что он прибыл во Францию, и он своевременно явился на свидание. Том спросил:
– Вы давно в Дьепе?
Лаймонд удивленно поднял брови, но ответил коротко и по сути:
– Всего пять часов.
Догадка обожгла Тома, жарким пламенем разлилась по коже.
– Боже мой… неужели вы приплыли сегодня на продырявленной галере?
– Приплыл? – На лице Лаймонда впервые мелькнуло неподдельное чувство. – Да я чуть ли не шлепал вброд по воде, волоча за собой эту посудину. Нас пробуравили на рейде, галера едва не затонула, девятнадцать человек погибло, двадцать пять изувечено; капитан – простофиля, а боцман накурился гашиша до розовых слонов.
Разволновавшись, Эрскин прошел до окна и обратно.
– Я видел. Видел, как она заходила, видел пробоину, видел, как бросили якорь на траверзе, слышал пушку. Проклятье. Значит, вы столкнулись с галеасом? На девять десятых – вина моряков, на одну десятую – невезение.
– Полагаю, на «Гуден Роос» предпочитают думать, что дело в невезении, – сказал Лаймонд весело. – Ведь им же заплатили, чтобы потопить нас.
Эрскин сел.
– Вы уверены?
– Вполне.
– Кому-нибудь еще пришло это в голову?
– Сомневаюсь. Вы же слышали общепринятую версию.
Том Эрскин встал и заключил неожиданно резко:
– Этот ирландский маскарад – безумие. Как сможете вы работать, если на вас нападают, не дав даже начать? Полагаю, вы взяли имя реально существующего человека?
– Разумеется. Но его мало кто знает в лицо. Поверьте, мы постарались все хорошенько продумать.
Наверное, помогла золовка Лаймонда, ирландка Мариотта. Эрскин воскликнул:
– Так, значит, вы едете к французскому двору, чтобы король вас научил, как выгнать англичан из Ирландии? – Тут он осекся. Ирландский план всегда казался ему безумным, достойным самонадеянного глупца. Но он ничего не сказал и в награду удостоился объяснений, до которых Лаймонд снисходил редко.
– Да, – подтвердил Лаймонд. – Это – самый легкий путь внедриться в избранный круг неузнанным. Думаю, король Генрих сделает пребывание О'Лайам-Роу во Франции долгим и роскошным, чтобы он вполне прочувствовал все прелести возможного союза. Я, во всяком случае, на это надеюсь.
Эрскин невольно повысил голос:
– А покушение? Вы ведь не сможете попросить у французов защиты, чтобы телохранитель всюду таскался за вами? Кто стоит за всем этим?
Голос Лаймонда был исполнен злорадства:
– Забавно было бы докопаться кто. Как вы думаете, чем королева-мать дорожит больше – своими союзниками или своей жизнью? – Говоря это, он снял щеколду со ставней.
– Он полагает, что без французских солдат и французских денег ей не отбиться от англичан.
– А здесь, среди французов, есть партия, которая не одобряет политику Гизов, разбазаривающих за рубежом доброе французское золото. Надеюсь все же, – добавил Лаймонд, открывая окно, – что ничего серьезного не случится. Я сюда приехал развлечься.
Стоя рядом с ним, Эрскин неожиданно выпалил:
– Почему вы вообще приехали? Ведь не из-за королевы-матери?
– Королева-мать, – сказал Лаймонд, – и вы это понимаете так же хорошо, как и она сама, – предложила мне свой план лишь затем, чтобы привлечь меня на свою сторону, но ей это не удастся. В ее распоряжении сотни информаторов.
– И за каждым из них следят, – сухо возразил Том Эрскин. – Даже за моей женой.
– Я прекрасно представляю себе, – отчетливо проговорил Лаймонд, – что от меня ничего особенного не ждут. Я просто должен вызвать призрак, высвистать дьявола из морской пучины. И порадовать друзей вниманием и заботой. Времени у меня хватит на все.
Наступило неловкое, гнетущее молчание. Наконец Лаймонд поднял руку, непривычную без перстней, и положил ее на широкое плечо советника.
– Езжайте во Фландрию, заключайте ваши договоры, а здешние оргии оставьте мне. – Он отвел взгляд, повернулся к подоконнику и проскользнул в окно. – Где ты, милая Клото?
Ночь стояла темная. Том Эрскин склонился посмотреть, как хмурой богине достанутся жаркие объятия; затем мелькнула легкая тень – и поруганная мойра 5) осталась одна.
Этой же самой ночью, в более поздний час, стражник, проходя мимо отеля «Порк-эпик», заметил красное зарево за одним из решетчатых окон. Он забарабанил в дверь; поварята перебудили весь дом, а взрослые повара, конюхи и мясники ринулись наверх, в комнату О'Лайам-Роу.
Балдахин над кроватью был весь охвачен пламенем, деревянные панели на стенах тоже занялись. Со щетками, скатертями и ведрами воды слуги бросились к кровати, продираясь сквозь клубы едкого дыма, и распахнули пылающие занавеси.
Кровать была пуста – лишь съежившаяся, одинокая ночная рубашка лежала там.
Главный конюх вкупе с Робином Стюартом возглавили отчаянные поиски, которые длились, пока огонь не погас. Они обнаружили мастера Баллаха, от которого несло водкой, крепко спящим в чулане, и оставили его там. О'Лайам-Роу они нашли на чердаке, где он лежал, зарывшись в солому, рядом с Доули. С кротким изумлением воззрился он на освещенные фонарем лица, что склонились над ним, а когда завершилась взволнованная повесть, рассыпался перед главным конюхом в самых изысканных соболезнованиях. Ему, объяснил ирландец, стало холодно под простынями, и он забрался к Пайдару Доули в уютное гнездышко, где, к