Он забыл обо мне.

Он меня не любит.

Я возвращаю горшок с розами на тумбу и ложусь обратно. Папа однажды сказал мне, что тот самый горшок с золотом в конце радуги наполнен сокровищами, которые мы туда кладем. Но если в нем не оказывается нужных ценностей, тогда нам следует искать другую радугу.

Но мне не хочется больше ее искать.

Мне просто хочется быть с ним.

Мама тоже пускает слезу. Она скользит по щеке, оседая в уголке рта.

– Он приходит сюда каждый день, – осторожно признается она. – Сидит в приемном покое. В одном и том же кресле, с тем же букетом цветов и выражением лица. – От моего удивленного взгляда ее губы расплываются в улыбке. – Поверь мне, он пытается, Люси. Он заботится.

По моему телу начинает струиться тепло. Я чувствую себя одновременно счастливой и подавленной. Ее слова обжигают так же, как и слезы в моих глазах, как рой ос, застрявший в горле. Кивая, я прикусываю нижнюю губу, чтобы из меня не вырвался крик ужаса, а затем приковываю взгляд к потолку, сжимая в руках жесткую простыню.

– Я поговорю с ним, – продолжает мама, отодвигая занавеску. – Отдохни немного, милая.

Она оставляет меня одну. Я пытаюсь отдохнуть, потушить пламя, которое до сих пор обжигает, но тревога овладевает мной.

Больше недели назад меня перевели в обычную палату после операции на восстановление герметичности клапана, который чуть не убил меня: не отложи я прием у кардиолога, мой неплотно закрывающийся клапан обнаружили бы раньше.

Потребовался дефибриллятор, чтобы вернуть мое сердце в нормальный ритм после того, как Кэл нашел меня на тротуаре.

По крайней мере, мне так сказали.

Мои воспоминания о том утре не более чем туманны. Я плохо помню, как Кэл маячил надо мной в свете солнца, звал по имени, но это мог быть и сон. Или бред. В любом случае его здесь нет.

Я все еще жива, а его нет рядом.

Я шевелю пальцами под простынями. Меня заставляют больше ходить и расхаживать по комнате как можно чаще, но из-за слабости я двигаюсь медленно.

Мне тоже грустно.

Грустно и одиноко.

Я хочу домой, к своим собакам. Хочу снова исполнять песни на шестиугольной сцене, пока люди улыбаются, хлопают и подпевают. Каждая частичка меня скучает по каждому метру вне этой палаты.

Пока мой мозг воспроизводит воспоминания о драгоценных мгновениях моей жизни за пределами больницы, я слышу, как отодвигается занавеска. Думая, что это медсестра, я натягиваю улыбку и склоняю голову влево.

Но это не медсестра.

Таблетка, лекарство, препарат от боли – да, но не медсестра.

– Кэл. – Горло саднит, будто по нему прошлись наждачной бумагой. Он стоит перед входом, засунув одну руку в карман джинсов, а другой сжимая веточку увядающих цветов. Из-за отсутствия его фирменной шапочки я замечаю, что его волосы отросли: лохматые и растрепанные, вьющиеся вокруг ушей. Щетина превратилась в козлиную бородку, а глаза выглядят темнее обычного. Я понятия не имею, что сказать, дабы подобраться к нему, поэтому снова и снова шепчу его имя: – Кэл.

Кажется, этого вполне достаточно. Он подается вперед; в каждом его шаге прослеживается нерешительность. Костяшки пальцев белеют от того, как сильно он сжимает их вокруг стеблей цветов, а брови сходятся вместе от эмоций. Кэл ничего не говорит. Просто тащит стул к моей кровати и падает на него, словно он вымотался. Пять шагов ко мне, казалось, были равны десятимильному восхождению по горе.

Он выглядит очень уставшим.

Кэл протягивает мне цветы.

– Это тебе.

У меня трясутся руки – я замечаю это, когда тянусь к букету. Но, несмотря на дрожь, все же дотягиваюсь до них.

Пусть Кэл и устал, но он все еще здесь.

– В последний раз, когда я дарил девушке цветы, лепестки превратились в пепел на моем столе, потому что та девушка так и не вернулась.

Боль рассекает грудь, но она не связана с последствиями операции на открытом сердце. Она вызвана надломленностью в его голосе и отчаянием на его лице. Его словами и горем.

Вместо того чтобы взять цветы, я нахожу его руку. Она холодная и липкая, но лед тает под моим прикосновением – его пальцы ослабевают и переплетаются с моими. Мы оба делаем вдох, и это кажется чем-то более интимным, чем физический контакт. Я чувствую его повсюду, даже в том месте, где не следовало бы.

– Спасибо, что пришел проведать меня, – неожиданно говорю я, сжимая его руку, тем самым подчеркивая свои слова.

Он сглатывает, кивая.

– Я хотел прийти раньше. Просто… – Прочистив горло, он делает нервный вздох. – Просто не мог.

В его дыхании чувствуется запах бурбона, а на коже – дым.

Его слова пропитаны ядом.

Те же слова Кэл сказал мне на вершине колеса обозрения прошлой осенью, когда я спросила его, почему он не пытался найти меня.

«У меня не было выбора», – ответил тогда Кэл.

Звучало так, будто существовала реальная причина его отсутствия, и я полагаю, что так оно и было.

Он сам себе препятствие, а его демоны – баррикада.

Я сжимаю его руку сильнее.

– Но теперь ты здесь, – бормочу я, пытаясь поймать его взгляд. Я наблюдаю, как золото и шоколад сливаются вместе, а затем произношу: – Остальное не важно.

Я не злюсь.

Я не могу осуждать самоосужденного мужчину.

Кэл расцепляет наши руки и встает со стула.

– Черт, – выдыхает он. – Прости. Прости, что так долго не навещал тебя.

В мгновение ока он забирается на кровать.

Мое сердцебиение становится неровным. Скользнув под одеяло, Кэл обнимает меня и зарывается своим лицом в изгиб моей шеи. Я сижу неподвижно, затаив дыхание. Но когда кончик его носа прижимается к моему уху, посылая по телу мурашки, я закрываю глаза. Я чувствую, как его лодыжка соприкасается с моей под одеялом. От гнета нервов и желания мое дыхание становится прерывистым и поверхностным.

Его тело ощущается как палящее солнце.

Его дыхание наполняет меня жизнью изнутри.

А его слова, его слова…

Они значат все.

– Мне чертовски жаль. – Кэл запускает пальцы в мои запутанные волосы. – Я думал, что никогда не смогу вновь прикоснуться к тебе, почувствовать тебя, вдохнуть твой запах. – Он глубоко дышит, почти стонет на выдохе. Его хватка вокруг моей талии усиливается, когда он притягивает меня ближе. – Каждый день на работе я слушал звон дверных колокольчиков и думал о том, как ты входишь со своей невероятной улыбкой, а также гадал, увижу ли тебя снова.

– Я здесь, – произношу я хриплым голосом и решительно киваю головой. – Я все еще здесь.

Он выдыхает мне прямо в ухо, подобно измученному обещанию:

– Я тоже.

Пока Кэл лежит рядом, обхватив своей мускулистой рукой мою талию, я провожу пальцами по его волосам, накручивая мягкие и шелковистые пряди вокруг указательного пальца. Его дыхание становится равномерным, как и мое. Свободной рукой я ищу брошенный букет и нащупываю тот на