Меня усадили на хворост, сунули в руки остатки травяного отвара, сняли с меня шлем и запретили даже пальцем прикасаться к батвату, угрожая лечением с помощью горячего молока, барсучьего жира и волшебных слов.
— И где мы достанем молоко?
— Придется ради такого дела ограбить ближайшую деревню. — Островитянин скорчил самую невинную физиономию и подмигнул Альвину, сидящему чуть поодаль.
— А барсучий жир?
— Возможно, сэр Харакаш одолжит тот, которым смазывает свою густую шевелюру, — внезапно ответил Альвин. Я замерла с открытым ртом, а мастер меча расхохотался.
— Подожди, ты что, правда мажешь голову барсучьим жиром? — Переводя взгляд с оруженосца на Харакаша и пытаясь понять, пошутил Альвин или нет, я вдруг поймала себя на мысли, что мне комфортно. Так, как бывает комфортно в окружении старых знакомых, с которыми вы вроде бы не особо близки, но все же есть что-то приятное и дружеское, что вас связывает.
— Некоторые вещи, принцесса, должны оставаться тайной, — отсмеявшись, наконец ответил мне мастер меча.
— Я так понимаю, волшебные слова, которыми ты собрался меня, в случае чего, лечить, тоже относятся к этим вещам?
— Абсолютно верно, — со смешком подтвердил островитянин. Я хмыкнула, старательно убирая дурацкую улыбку с лица, и протянула руки к огню.
Еще где-то с полчаса мы сидели в тишине, слушая треск костра и жмурясь на пламя. А потом собрались и выехали навстречу уже тронувшейся по дороге армии. Переход до реки был ничем не примечательным, я просто периодически поклевывала носом в седле, выныривая из сладкой дремы о горячей воде только для того, чтобы окинуть взглядом дорогу и раскинувшиеся вокруг пейзажи, спросить у Альвина, скоро ли мы прибудем, и, получив неизменный ответ «Да, Ваше Высочество, уже скоро», снова погрузиться в зыбкий сон.
«Скоро» оказалось не меньше чем шестью часами — худо-бедно я научилась определять время по положению солнца, благодаря паре уроков, данных Харакашем. Под конец нашего пути я чувствовала себя самым несчастным и одновременно самым злым человеком на свете. Грязная голова зудела под шлемом, ощущение прилипшей к спине рубахи доводило меня до белого каления, в придачу я чувствовала, как чешется копчик, и никак не могла его почесать так, чтоб это не было слишком заметно.
По всем этим причинам, когда наша армия подошла к изгибу реки, где мы и планировали разбить лагерь, я самым безапелляционным голосом отправила Альвина к обозным — требовать самую большую и крепкую лохань, глубокое ведро и черпак и передавать мой наказ: после готовки сразу поставить на огонь большой котел с водой. Требовать делать это до ужина или вместо него я все же не стала — если я плюну в солдат, они утрутся, но если они плюнут в меня…
Самая большая лохань выглядела как добротный деревянный таз, с бортами примерно в метр высотой и шириной чуть меньше метра. Что ж, выбирать не приходилось, хорошо, что было хотя бы это.
Лохань была торжественно водружена в центре моего шатра, Альвин взял в оборот кого-то из солдат, и они притащили туда же две треноги-подвеса: одну для котла с горячей водой, вторую — для котла с холодной. Я меряла шагами пространство вокруг, вспоминая, что короткая прическа у меня появилась именно вместе с увлечением походами в составе студенческой группы, пока все те же два страдальца наполняли второй котел холодной водой из реки.
Наконец, когда четверо мужчин притащили наполненный крутым кипятком котел и установили его на треногу, я приказала Альвину встать на страже входа в шатер, завязала полог внизу, вытащила из походного сундука мягкие и пахнущие уютным замком полотенца и принялась снимать одежду.
Раздевшись до пояса, я решила повременить со штанами и сапогами. Волосы длинные, мыть их относительно долго, а мерзнуть с голой жопой и босыми ногами на земляном полу посреди мягкой, но все же зимы мне совершенно не хотелось.
Вытащив из все того же сундука простой деревянный ларчик, а из него — маленький глиняный горшок, горловина которого была затянута тканью и завязана веревкой, я высыпала порошок в разведенную мною воду в лохани и приступила к помывке всего того добра, что наотращивала принцесса.
Уже десяток минут спустя я поняла, что не предусмотрела лишь одну вещь — куда девать грязную воду. Потому, после того, как волосы были домыты, мне пришлось намотать полотенце на голову, натянуть на себя грязную одежду и, расшнуровав полог, попросить Альвина взять себе помощника и вылить использованную воду за пределами лагеря.
Клянусь, что в тот момент мой телохранитель впервые, на моей памяти, задумался о том, что меня было бы проще придушить. Однако, ограничившись коротким выразительным взглядом, Альвин исчез, а вскоре появился с кем-то из солдат, и они вынесли лохань, чтобы потом вернуть мне ее пустой. Искренне их поблагодарив, я повторила последовательность с зашнуровыванием полога и собственным раздеванием, на этот раз уже полность, убрала полотенце с головы, завязав на макушке что-то вроде гульки и, со вздохом, согнув ноги в коленях, устроилась в лохани, поливая себя разведенной водой из ведра и яростно шкрябая кожу пальцами.
Вода остывала быстро, потому растягивать удовольствие не получалось. И вот, стряхнув с ног капли, я всунула ступни в сапоги, энергично растерлась, оделась в чистое и снова заплела волосы, чувствуя себя почти что заново родившейся. Вот она — привычка к комфортной жизни! Ведь ходила в походы на неделю-полторы, и вполне устраивало меня обтирание влажной тряпкой, в походе же! А тут…
Я отвязала полог шатра и снова вернулась к сундукам, ища в их недрах чистые шерстяные носки.
— Альвин, унесите воду, пожалуйста. — Мой окрик остался без внимания, я удивленно подняла голову, прислушалась и только сейчас поняла, что вокруг как-то настораживающе тихо.
Я почувствовала подкрадывающуюся нервную дрожь. Доспехи надевать было некогда, да и все же — звуки стоящего вокруг меня военного лагеря были, просто они были иными.
— Альвин?.. — Я, найдя носки, шустро натянула их на ноги, снова обулась и, накинув на плечи плащ, взяла в руки ножны и откинула полог шатра, тут же лицезрея преинтереснейшую картину.
На площадке, что была перед моим шатром, полубоком ко мне стоял Харакаш, в весьма недвусмысленной позе, указывая обнаженным клинком в сторону незнакомого мне бородатого мужчины, огромного, похожего размерами на вставшего на дыбы медведя, облаченного в тяжелый доспех и бело-красные одежды и сжимающего в