— Здесь как в чертовом храме Мэгги.
Мои слова попадают в цель, он встает со стула, делает два шага в мою сторону. Я хихикаю, отчасти потому, что приятно видеть, что в добром пасторе все еще горит огонь, а ещё потому, что если продолжу в том же духе, то вполне могу заставить его задушить меня подушкой и принести мне сладкое гребаное облегчение смерти.
— Она бы гордилась, что ты так хорошо справляешься без нее. Держу пари... — Напрягаюсь, чтобы побороть волну тошноты, и прочищаю горло. — Держу пари, у тебя до сих пор сохранилась вся ее одежда. Может, твоя следующая жена будет её носить, и ты сможешь притвориться, что она…
— Достаточно.
— Неа. — Я хихикаю. — Я еще даже не разогрелся.
— Это говорят наркотики, ты не в себе…
Разражаюсь смехом, потому что он ни хрена не знает обо мне, кто я такой и как себя веду.
— Перестань быть маленькой сучкой и забудь уже о своей мертвой жене.
Бен поворачивается к двери, берется за ручку и бормочет:
— Я буду молиться за тебя, Джесайя.
А потом уходит.
Я улыбаюсь. Это было достаточно просто. Он должен был бы убить меня или вышвырнуть вон. Поднимаю взгляд к фотографии Мэгги на прикроватном столике. В ней нет ничего особенного. Она выглядит как обычная девушка. Я толком и не знал Мэгги. Познакомился с ней, когда был на свадьбе брата, но в итоге ушел рано, потому что папарацци пронюхали и испортили вечеринку.
Меня это устраивало. Выпивка была дешевой, а все подружки невесты были поклонницами Библии. Хотя Мэгги казалась вполне приличной девчонкой. Совершенно скучная и обычная, как и мой брат.
Три года спустя Дэйв вытащил меня из студии звукозаписи, чтобы сообщить, что Мэгги умерла от какого-то странного дерьма, которое случилось при рождении ребенка моего брата. Наверное, мне следовало позвонить ему, но я знал, что был последним человеком, которого он хотел бы услышать, и не было ничего, что мог бы сказать, чтобы заставить его чувствовать себя лучше.
Да. Я не нуждаюсь в нем, и он никогда не нуждался во мне.
Переворачиваю фотографию, чтобы не смотреть на неодобрительное лицо Мэгги.
— Семью так чертовски переоценивают. Ты уже должна это знать, Мэгги.
Мои глаза фокусируются на другом конце комнаты. Я моргаю, чтобы рассеять пелену от лихорадки. Стул. На спинку наброшен плед. Узнаю узор сиденья где угодно. Сколько раз этот гребаный узор впивался мне в ладони?
Почему он у моего брата?
Волна ярости сотрясает мое тело, кашляю и сплевываю через край кровати, молясь о том, чтобы пришла смерть.
БЕТАНИ
Автобус останавливается в квартале от дома пастора Лэнгли на Пало-Верде-Роуд. Середина марта, а уже почти девяносто градусов (прим. примерно 33 градуса по Цельсию) в семь утра. Мое плечо мокрое от пота под ремешком сумочки. Я благодарна легкому ветерку, охлаждающему кожу. Каждый год летом в пустыне жарко, как в аду, но я не собираюсь переезжать.
Из-за Уайта.
Нет, не из-за Уайта!
У меня здесь друзья… Ладно, моя единственная подруга. Здесь моя церковь... девяносто процентов прихожан старше меня на двадцать-тридцать лет. Мои родители живут всего в часе езды отсюда. И к тому же, что может быть лучше, чем Сюрпрайз штат Аризона? Даже название забавное. (прим. Surprise (с англ. Сюрприз) город в округе Марикопа, штат Аризона).
По дороге просматриваю страницу Уайта в IG, нажимая на старые фотографии, чтобы увидеть, есть ли какие-либо новые комментарии, но ничего не нахожу. Может быть, он все еще…
Замечаю темно-синий пикап на подъездной дорожке, рядом с микроавтобусом пастора, припаркованным над огромной радугой, нарисованной мелом на бетоне. Засовываю телефон в карман и дважды стучу в дверь, прежде чем замок открывается. Передо мной предстает мужчина со светлыми волосами, которого я никогда раньше не видела.
— Эй, ты, должно быть, няня.
— Бетани. — Я отвечаю на его добродушную улыбку своей собственной.
— Входи. — Он распахивает дверь, его свободная рука крепко сжимает одну из кофейных кружек пастора, на которой написано «Проповедник». — Кофе свежий.
Мужчина проходит мимо меня на кухню, как будто прожил здесь всю свою жизнь, что действительно странно. Я работаю няней у Эллиот уже два года и ни разу не видела в этом доме ни души.
— Прости, но ты…
— О. — Парень протягивает мне руку для рукопожатия. — Я Пит, медбрат.
— Медбрат? — Теперь я замечаю, что Пит одет в светло-синюю униформу — брюки и рубашку. Мой взгляд устремляется в коридор, ведущий к спальням. — С пастором Лэнгли все в порядке?
— С ним все хорошо. — Пит поворачивается к буфету и берет кружку. —Кофе?
— Э-э... конечно.
— Сливки, сахар?
— Да, спасибо.
Эллиот, должно быть, еще спит. Я никогда не была здесь так рано. Обычно, когда я прихожу в девять часов, она уже сидит за столом и ест хлопья.
— Хорошая рубашка. — Пит смотрит на логотип на моей левой груди и задерживает взгляд слишком долго, прежде чем ухмыльнуться мне. — Ты там работаешь?
Нет, тупица, мне просто нравится носить форменную рубашку «Пироги и блины».
— Работаю.
— У меня там есть любимый пирог. — Пит протягивает мне кофе с ухмылкой, которая вызывает румянец на коже. — Французский шелк.
— О, да, — принимаю кофе. — Это один из самых популярных наших пирогов.
Я перехожу в гостиную, чтобы избежать того, что он делает, что ужасно похоже на флирт. Кладу сумочку на диван и замечаю на другом конце подушку и сложенное одеяло. Пит ночует в доме пастора Лэнгли?
Не твое дело, не суй свой нос куда не следует.
Хлопает дверь, и я вздрагиваю, проливая горячий кофе себе на руку. Слизываю его, прежде чем он капает на пол, как раз в тот момент, когда пастор Лэнгли идет по коридору. Его руки в волосах, локти высоко подняты так, что рукава футболки сползают вниз, демонстрируя его внушительные бицепсы. Он смотрит Питу в глаза и хмурится. Какой бы разговор без слов они ни вели, он не кажется позитивным.
Поворачиваюсь к ним спиной, чтобы дать возможность поговорить без свидетелей, но тут слышу чей-то яростный кашель. Резко разворачиваюсь, когда медбрат мчится по коридору. Что, черт возьми, здесь происходит?
— Бетани, привет, — говорит пастор Лэнгли с тяжелым вздохом облегчения.
Ого, он одет в спортивные штаны. Эшли убьет меня, потому что я никак не могу вытащить свой телефон, чтобы сделать снимок.
Пастор опускает руки с головы и указывает на обеденный стол.
— Присядем?
— О, да, конечно. — Торопливо подхожу и не удержавшись, смотрю дальше по коридору.
Пастор берет себе чашку