Я жду, пока одна рука в перчатке тянется к разбитому окну дверцы водителя и пытается открыть ручку. Грузовик накренился, так что девушка вываливается кубарем на снег.
— Дерьмо, — стонет она.
Я молча наблюдаю, как она поднимается на колени, а затем, спустя несколько секунд неудачных попыток встать, на ноги. Она прерывисто вдыхает на полную грудь и вытирает лоб, пачкая при этом руку в крови.
— Блядство.
Ее голова подымается, чтобы оглядеться, и тут девушка замирает, наконец-то осознавая, что я стою менее, чем в 20 метрах.
— Привет, — кричит она. — Вы это видели?
Я ничего не говорю, просто сую руку в карман.
— Вы не могли бы мне помочь?
Я достаю пистолет и нажимаю спуск, целясь в область левого плеча.
Она валится назад в снег, даже не пискнув.
Я медленно подхожу к ней, используя это время, чтобы оглядеться, но в округе не видно ни одного огонька света. Мы абсолютно одни.
На расстоянии в пару метров от нее я останавливаюсь и наблюдаю за валяющимся в снегу телом. Ее рука несколько раз дергается, а под телом расползается темное пятно, и только тогда я смотрю на свои часы и жду еще три минуты, прежде чем пойти и забрать свой трофей.
Когда подхожу к ее покрытому кровью телу, то ее глаза закрыты, а рот приоткрыт. Я достаю веревку из кармана и сначала связываю ноги, а затем руки. И только потом перебрасываю ее маленькое тело через плечо и возвращаюсь к своему грузовику. Я открываю задний борт, тяну рычаг, удерживающий заслонку багажника на месте и, когда она откатывается, давая мне достаточно места, я опускаю Сидни на брезент. Заворачиваю ее расслабленное тело, затем снова закрываю задний борт и запираю нижнее ворота багажника.
Готово.
Я смеюсь — она готова. Но я вне сомнений еще не закончил.
Сейчас снег сыпет сильнее, и по моим прикидкам все следы от моего грузовика будут засыпаны спустя минут двадцать. Задолго до того, как кто-то на курорте осознает, что будущая невеста пропала. Задолго до того, как они поймут, что не могут уехать с горы, так как дорога перекрыта упавшим деревом. Задолго до того, как они позвонят в полицию — от этой мысли я начинаю громко хохотать.
Люди, на которых я охочусь, обычно не звонят туда.
Они звонят киллерам.
Таким, как и я сам.
Я забираюсь обратно в грузовик и завожу двигатель, включая обогреватель, так как снаружи чертовски холодно. Бедная Сид будет дрожать как осиновый лист к тому времени, как транквилизатор перестанет действовать. Но по большей части она будет трястись от страха перед грядущим, а не от холода.
Глава 3
«Знаете это чувство? Когда ваш разум затуманен, а в сердце пустота. И затем вы должны взять пистолет и сделать свою работу. Понимаете, о чем я? Так вот я хорошо знакома с этим чувством. Оно называется уступка.»
Восемь лет назад
— Сидни
— Сидни?
Я лежу на земле, прислушиваясь к удаляющимся уомп-уомп-уомп вертолета, и желая, чтобы все это происходило не на самом деле.
Однако врезающийся в ребра ботинок говорит о бессмысленности моих надежд.
Я поворачиваю голову к Гаррету, пока боль распространяется по моей грудине, и гляжу ему в лицо. Он убирает ногу, собираясь ударить снова, но почему-то останавливается.
Я сглатываю и закрываю глаза.
— Скажи, что он соврал.
— Он… — В горле пересохло, а голос дрожит.
Гаррет опускается на колени и хватает меня за куртку, приподнимая и в тоже время сильно встряхивая.
— Скажи мне. Что он соврал.
— Он соврал, — шепчу я. И это правда. — Я не делала ничего такого. Я даже не представляю, кто он такой!
— Ты пыталась сбежать, — говорит Гаррет. Обычно, если Гаррета разозлить, он ведет себя, как злобный мудак. Но сейчас он так спокоен. Его спокойствие пугает даже больше, чем гнев, и от этого все мое тело начинает дрожать. — Ты хотела сбежать, верно?
Я снова сглатываю и дальше, раньше чем понимаю, что происходит, я писаюсь. Жар разливается между моих ног, и я начинаю плакать. Просто закрываю глаза и реву.
Не знаю, как долго продолжаю реветь, но следующее событие пугает меня сильнее, чем вероятность повстречаться снова с его ботинком.
Гаррет сгребает меня в охапку и поднимает на руки. Я не открываю глаза, даже когда он усаживает меня в машину и натягивает ремень безопасности через мою грудь, фиксируя его. Он закрывает дверцу, направляется к стороне водителя и забирается внутрь. А затем заводит двигатель. И мы уезжаем.
Так мы едем несколько часов. Солнце поднимается над нашими головами, а мы все продолжаем ехать. Направляясь на запад.
Несколько часов спустя мы съезжаем с главного шоссе и следуем по грунтовой дороге. И только тогда я решаю заговорить.
— Ты собираешься меня убить. — Это не вопрос.
— Собирался, — говорит Гаррет. — До прошлой ночи.
Я не могу сдержать всхлип.
— Но… — Он замолкает. Просто берет и молчит. Не произносит больше ни слова. А я не давлю на него. Просто сижу себе тихо и слушаю песню, что играет из динамиков, позволяя ей себя успокоить, пока мы наконец не приезжаем к площадке для отдыха возле хижины.
Я воняю мочой, но мои брюки давно высохли, а мочевой пузырь снова полон, даже несмотря на то, что я ничего не пила в течение шести часов, пока мы были в дороге.
Гаррет глушит мотор и несколько секунд мы сидим в тишине. Тикающий шум двигателя — единственный звук.
— Теперь мы будем жить здесь. — И затем он выбирается из грузовика и обходит его, останавливаясь перед пассажирской дверцей. Открывает ее для меня и отстегивает пряжку моего ремня безопасности. — Ты можешь идти?
Я поднимаю взгляд на его лицо и не вижу там злости. Ненависть, злоба и садизм, которые я так привыкла видеть, прямо сейчас куда-то подевались.
Гаррет воспринимает молчание, как знак согласия и тянет меня за руку, пока я не выпрыгиваю, становясь на ноги. Моя спина болит. Ребра ноют от ударов его ботинка. Лицо жжет в том месте, куда ударил кулак убийцы.
— Просто убей меня, — говорю я, глядя на Гаррета. — Просто убей и позволь мне умереть. Я не хочу больше этого делать.
— Я не виню тебя, — говорит он. — Если бы я был сейчас на твоем месте, то чувствовал бы тоже самое. Даже если бы я не знал, что последует дальше.
И затем он разворачивается и уходит, оставляя меня стоять на месте. Он поднимается по ступеням на крыльцо маленькой охотничьей хижины, открывает двери, не используя при этом ключ, и заходит в дом, закрывая за собой дверь.
Ветер усиливается, напоминая мне, что на дворе зима.
Я обнимаю себя и вздрагиваю.
А затем делаю единственное, что могу. Я следую за ним.