— Ради собственного блага, — продолжал Луис, — надеюсь, ты отложила за эти годы немного денег, если собираешься продолжать tu vida de princesita.
— Мою жизнь принцессы? Ты никогда раньше не говорил по-испански, почему же сейчас начал? И разве ты не знаешь, как я живу?
— Раньше мне было невыгодно говорить на родном языке, и я действительно знаю, как ты живешь.
— И как же?
— Не по средствам.
Корал решила мило застонать, как маленькая девочка. Это было правдой. Из своей зарплаты в четверть миллиона она не отложила ни цента и, не считая регулярных пожертвований в женский приют, потратила все на себя, оплачивая огромные счета из «Бергдорфа» и «Гарри Уинстона». Иногда Браун сам оплачивал их в виде премии.
— Ты разбираешься в финансах? — спросил Луис и вытащил кинжал из чехла. Она решила, что он похож на мексиканского наркобарона: романтичный и опасный.
— Что ты имеешь в виду?
— Сколько должен был оставить тебе Теомунд, если бы хотел, чтобы ты продолжала жить так, как живешь?
Корал удивленно подняла брови.
— Наверное, много. Почему ты спрашиваешь?
— Скажем просто. Предположим, что нет такой вещи, как инфляция, что Америка спасется от экономического самоубийства, и фондовая биржа сделает тебе одолжение и сохранит средний рост в одиннадцать процентов в год. Каждый месяц ты будешь получать одну двенадцатую своего прежнего дохода.
— Ладно, если ты так говоришь.
— Сколько тебе нужно было бы вкладывать сегодня, чтобы делать это, скажем, до того, как тебе будет восемьдесят пять?
— И сколько?
— Примерно два с половиной миллиона долларов.
— Это правда? Ты посчитал это в голове?
— Нет, я навел справки.
Корал попыталась поймать его взгляд.
— Зачем?
— Конечно, фондовый рынок неустойчив, инфляция существует, и вы, американцы, превратили управление в кровавый спорт. Было бы надежнее начать с большей суммы.
Корал плавно поднялась с дивана и стояла, разглаживая на себе светлое платье; мягкая драпировка топа подчеркивала ложбинку груди. Когда она положила ладони на бедра и пошла к письменному столу, покачивая ими, юбка в кремовых и коричневых перьях заколыхалась, обнажая ноги. Луи стоял, неприветливо улыбаясь ей. Она была слишком опытной, чтобы отдать себя на милость мужчины, не завладев им: его умом, его сердцем, его членом, чем угодно.
— Дай я угадаю, — сказала она, кладя руку на статуэтку орла на письменном столе. — Теомунд мне почти ничего не оставил, но ты, amiguito mio[4], хочешь меня выручить. — Она была благодарна Тео за то, что он заставил ее выучить испанский язык; и радовалась, что у нее хватило здравого смысла нарядиться для этого визита, просто на всякий случай.
— Си, возможно.
Корал протянула руку и легонько дернула бахрому на чехле его ацтекского кинжала. Пора проверить ее инстинктивное понимание этого человека.
— Что ты задумал, Луис? Живешь в какой-то фантазии? Ты мексиканец? Мексикано-американец? Почему ты одет, как гаучо в музее?
— Гаучо — жители Южной Америки. Я — мексиканец.
— Что означают все эти ягуары и орлы на той чертовой стенке?
Он перехватил на лету ее руку, посмотрел в глаза и сжал руку крепче.
— Проявляй уважение, когда говоришь со мной.
— Да? — следуя инстинкту, Корал повысила голос. — Кем ты себя считаешь, черт побери?
— Монтесумой! — рявкнул Луис и отбросил ее руку. Сел и забросил ноги в сапогах на письменный стол.
Корал устояла на ногах.
— Что?
— Мое имя — Луис Тепилцин Монтесума.
— Ты шутишь, да?
— Хочешь увидеть мое свидетельство о рождении? — Луис взял свой бокал, сердито пыхтя, откинул назад голову и выпил. Корал рассмеялась.
— Прекрати хихикать!
Она послушалась.
— У Монтесумы Второго была императрица, две королевы, несколько жен и наложниц. Кортес тайно переспал с одной из таких жен. Я имею в виду не Ла Малинче.
«Он сошел с ума?» — подумала Корал.
— Кого?
— Она была предательницей, которая помогала Кортесу в качестве переводчицы и открывала ему тайны ацтеков. Если бы не она, Мексику не завоевали бы так быстро. От ее имени произошли плохие слова: «malinchista», неверная мексиканка, и самое плохое «La Chingada» и его многочисленные производные.
— И что это значит?
— Это как ваши ругательства на букву «Ф», но хуже, страшное оскорбление. На языке науатль «chingar» значит «изнасиловать». Изнасилование испанцами наших женщин было таким широко распространенным явлением, что это слово стало нашим самым страшным ругательством. Они дали это имя Малинче.
— Но не твоей прародительнице?
— Она не помогала Кортесу, но не избежала его постели. Родился сын. Мы сохранили это имя, пронесли через время. Во мне течет кровь и конкистадоров, и тех, кого они завоевали.
Неужели он знает семейную историю начиная с шестнадцатого века? Маловероятно, но она готова ему потакать.
— А что значит Тепилцин?
— Это слово из древнего языка науатль. Оно означает «сын, наделенный особыми правами».
Корал медленно опустилась на диван, перья раздвинулись, обнажив ее бедра.
— Если это так, почему ты скрывался все эти годы? Почему мирился с положением дворецкого Тео?
— Честная служба — добродетель. Я родился пеоном. В службе покровителю есть добродетель. Я рожден и от них тоже. Я — mestizo[5], как большинство моих соотечественников.
— Все мексиканцы, которых я знала, гордились испанскими, а не индейскими генами.
Он фыркнул.
— Это значит, что ты знала только людей из правящей касты и ничего не знаешь о моем народе; но да, это было настоящее завоевание. Испанцы промыли мозги большинству мексиканцев, и они стыдятся своей собственной крови.
— Ты говоришь, как Че Гевара, или кто-то вроде него.
Луис застонал.
— Монтесума, а? Я буду называть тебя Монти.
— Не будешь.
Корал поняла, что он говорит серьезно, и решила промолчать. Следующая реплика за ним.
Они смотрели друг на друга.
— Браун изменил завещание перед тем, как уехал в Италию, — сказал Луис. — Он оставил тебе годовое жалование — двести пятьдесят тысяч долларов, — чтобы дать тебе время встать на ноги.
Она выдержала его взгляд.
— Тебя не было здесь, когда зачитывали завещание.
Луис открыл ящик стола, достал конверт и подал ей, наблюдая из-под полуприкрытых век, как Корал развернула завещание. Настал один из тех моментов, которые он тщательно спланировал. Луис увидел, как ее взгляд пробежал по измененным страницам, пока не достиг абзаца, который касался ее.
Сначала Андерс не была упомянута в завещании, но в последний момент Теомунд Браун передумал — возможно, предчувствуя приближение смерти, — и оставил ей пять миллионов долларов, что Луис намеревался утаить.
Она читала и перечитывала этот абзац, но он уже понял, что она не распознала подмены. Ее выполнил искусный фальсификатор. Теперь, когда Луис вместо Брауна стал источником богатых гонораров поверенных, они с готовностью подшили к делу фальшивое завещание. Браун пользовался услугами продажных юристов и теперь получил по заслугам.
В конце концов она шепотом выругалась и попыталась скрыть разочарование. Когда она подняла глаза, он увидел, что орел готовится нанести удар, но он — ягуар, повелитель, и он победит.
Она улыбнулась.
— Ты понимаешь, что я собираюсь проверить подлинность этого завещания?
Он не дрогнул, пока она пристально всматривалась в его лицо.
— Разумеется.
Корал опустила ресницы, потом устало