Она ввела код, который обязательно сработает.
И он подошел.
Дата рождения их матери, месяц, день и год. Восемь цифр, известных лишь им троим. Прямолинейная, требовательная женщина, рьяная католичка не терпела сантиментов, но Рикардо приносил ей цветок каждый год в один и тот же день, и она не выбрасывала его, что было ей совсем несвойственно.
Этот код к охранной системе особняка был очевидной ниточкой к его тяжелому детству. Мерой, показывающей, как высоко он поднялся. Плевок в сторону неодобрения, под гнетом которого они росли.
Их детство было трудным испытанием на выносливость, для всех троих. С другой стороны, мама растила их одна, без мужа, постоянной работы, крыши над головой. В таких реалиях не было места нелепым выходкам или поблажкам… но были четки, «Аве Мария» и исповеди.
Но с этим покончено.
Когда сирена замолкла, Витория более праздной походкой вернулась к парадному входу, не торопясь, оценивая вид и стоимость антикварных кресел и персидских ковров, вычурных столиков и картин с изображениями чьих–то предков. Было невозможно не проводить параллель с тем, какой Рикардо всегда видел ее. Как и с картинами и антиквариатом, ее роль в его жизни – оставаться там, куда ее определили, без вопросов и возражений. Ее благодетель была частью его иллюзии, безгрешная сестренка как еще один слой, скрывающий его истинное происхождение.
Она помедлила, а потом и вовсе остановилась перед бронзовой статуэткой, наверняка вышедшей из–под руки Дега. Лишь один художник мог сделать нечто столь прекрасное, поражающее воздушностью несмотря на реальную тяжесть.
Витория задумчиво разглядывала балерину, размышляя о том, что Рикардо, возможно, считал статуэтку дочерью, которой у него никогда не было. Определенно такая ставка надежней живого и смертного отпрыска.
Вперед, вперед, к открытой двери.
Мгновение она просто стояла там… и уже потом поняла, что ждет, когда прибежит дворецкий и принесет ее багаж из арендованного автомобиля.
Как бы она не высмеивала Рикардо за его тягу к роскоши, она тоже стала заложницей комфорта. В изобилии жить приятней, чем без оного.
Ей понадобятся люди. Она не справится одна.
К счастью, деньги решают все, не так ли?
Упершись руками в бедра, Витория окинула взглядом нетронутый снежный покров на огромной лужайке. Словно Рикардо навечно запретил всем оленям и грызунам тревожить девственный зимний ландшафт. Он вполне способен на такое. Имидж превыше всего.
Запрокинув голову, она посмотрела в ночное небо, на яркую, полную луну.
– Братья, я отомщу за вас, – сказала Витория небесам. – Я выясню, кто убил вас и позабочусь обо всем, как бы вы этого и хотели.
Ее улыбка была ленивой и надолго не задержалась.
На самом деле, Рикардо был бы против. Он бы не одобрил ее замыслы. Но это – его проблема, не ее… и, учитывая, что он уже мертв, это даже и не его проблема.
Да, она узнает, что случилось с ее братьями, а потом, наказав виновных, займет место Рикардо.
Ее будущее сияло ярко, как луна на небе. Она наконец–то обрела свободу.
Глава 4
Коммодор, центр Колдвелла
Когда Вишес материализовался на террасе своего пентхауса, и холодный, подвывающий ветер ударил ему в спину, толкая вперед, навстречу стеклянным дверям. И все же он колебался, потому что цель, с которой он пришел сюда, отравляла саму его сущность, проникая в кости и плоть.
Лжец.
Как и его проклятая тайна, интерьер его секс–темницы был темным. Как и преследующая его совесть, его отражение, освещенное лунным светом, было призраком на стекле: кожаные штаны на бедрах, кожанка на плечах, темные волосы и бородка, перчатка на правой руке.
Предатель.
Последнее, что он хотел – смотреть на себя, поэтому он мысленно зажег черные свечи, не одну за другой, а все разом. Мгновенно вспыхнувший свет был мягким; представшее взгляду – нисколько. Секс–станок из грубого дерева, который он использовал годами, покрытый пятнами и шипами, установка для порки стояла посреди открытого пространства и служила заменой всевозможным столам и стульям, которые были бы более уместными, более ванильными. На черных стенах висели не картины, а цепи и ремни. На полке лежали инструменты. Черные полы свободны, голое дерево и ничего кроме.
Ну, знаете, так проще с уборкой.
Шлюха.
Это – не его дом. Это – фабрика сексуального удовлетворения и самореализации. Он даже избавился от кровати, которая была у него когда–то.
Также это место было заброшено. Как давно он не приходил сюда? Когда они с Джейн только сошлись, время от времени они забегали сюда для небольшой игры, но учитывая его былые предпочтения, все это – детский лепет.
Как выяснилось, когда он заботился о человеке, то и требовал от него иного.
Они не были здесь… черт, довольно долго. С другой стороны, они не были вместе, ни в сексуальном, ни в каком–либо другом плане уже… черт, довольно долго.
Когда он подошел к ближайшей раздвижной двери, его сердце болело, но виновата была не контузия, заработанная во время большого боя на складе. Нет, эта травма головы быстро исцелилась, вместе с ушибами и другими незначительными ранениями, которые они получили, когда Братство Черного Кинжала бок о бок с Шайкой Ублюдков билось с Обществом Лессенинг.
Как выяснилось, те придурки во главе с ублюдком с заячьей губой оказались весьма полезны.
Также они прописались в особняке БЧК…
Я действительно собираюсь это сделать?
Прижав палец к новому, тщательно спрятанному ридеру, он услышал металлический лязг, с которым открылся замок, а потом усилием мысли сдвинул саму дверь. Заходя внутрь, он оставил панель открытой, холодный ветер ворвался в помещение, тревожа огонь на фитилях. Сейчас освещение стало подвижным, так, словно его нервозность и уныние заявили о себе во всеуслышание и завладели пространством за пределами его сердца и души.
Стены поползли. Тени от станка изгибались. На полу что–то двигалось.
Черт, может, в нем говорит совесть. Но от нее было свое лекарство.
Кухня представляла собой никогда не используемый – ни в прошлом, ни в перспективе – участок, лишь раковина, шкафы и выдвижные ящики. Но это не значило, что он не был готов к тому, чтобы проявить себя радушным хозяином. Четыре бутылки «Грей Гуза» выстроились на столешнице, каждая этикеткой к нему, как счета, упорядоченные в кошельке.
Они предназначались не его гостям. Для него, чтобы он смог пережить происходящее.
Окинув этикетки взглядом, он сосредоточился на птицах, парящих над двухмерным изображением снежных гор.
Будучи мужчиной, который знал столько языков и фактов больше, чем было известно мировому чемпиону по игре в «Jeopardy!»[9], можно было подумать, что он должен был предвидеть