– У него даже нет прав на вождение, – сказал Тэмворт через всю комнату. – Он проводит время, воруя шариковые ручки, подстраивая поломки электроприборов до истечения срока гарантии и царапая диски в музыкальных магазинах.
– Прямо как дитя малое.
– Я бы сказал, – ответил Тэмворт, – что он одержим злом. Но до брата ему далеко.
– И какая же связь между Стиксом и похищением рукописи «Чезлвита»?
– Мы подозреваем, что рукопись у него. Согласно отчетам ТИПА-14 он принес домой какой-то сверток вечером того дня, когда был ограблен Гэдсхилл. Я первый соглашусь, что мы стреляем наугад, но это лучшее указание на его близкое присутствие за последние три года. Примерно тогда он засветился после своей смерти.
– Он уже потребовал выкуп за рукопись? – спросила я.
– Нет, но еще рано. Процесс может оказаться не таким простым, как хотелось бы. Наш клиент имеет ай-кью сто восемьдесят, так что просто вымогать деньги для него – слишком скучно.
Орешек вошел в комнату, сел, чуть дрожащими руками взял бинокль, надел наушники и отключил динамик. Тэмворт взял ключи и протянул мне книгу.
– Я должен встретиться с моим коллегой из ТИПА-4. Вернусь где-то через час. Если что стрясется, кидайте на пейджер. Мой номер – «перезвонить» и единица. Устанете – почитайте.
Я посмотрела на книгу. Это была «Джен Эйр» Шарлотты Бронте в красном кожаном переплете.
– Кто вам сказал? – резко спросила я.
– О чем сказал? – ответил Тэмворт с искренним удивлением.
– Просто… я часто читала эту книгу. Когда была моложе. Я очень хорошо ее знаю.
– Вам нравится финал?
Я немного подумала. Вконец испорченная кульминация романа была результатом горького разочарования Бронте в своих близких. Практически все соглашались с тем, что, если бы Джен вернулась в Торнфильд-холл и вышла замуж за Рочестера, книга стала бы намного лучше.
– Никому не нравится финал, Тэмворт. Но книга великолепна, невзирая на концовку.
– Тогда перечитать ее еще раз будет особенно полезно, не так ли?
В дверь постучали. Тэмворт открыл, и вошел мужчина, голова которого плавно переходила в плечи, минуя шею.
– Минута в минуту! – сказал Тэмворт, глядя на часы. – Четверг Нонетот, это Колымагги. Он здесь временно, пока я не пришлю замену.
Улыбнулся и был таков.
Мы с Колымагги пожали друг другу руки. Он улыбнулся, хотя нынешнее задание ему явно не слишком-то нравилось. Сказал, что рад знакомству, затем подсел к Орешеку и заговорил о результатах скачек.
Я побарабанила пальцами по обложке «Джен Эйр», которую оставил мне Тэмворт, и сунула книгу в нагрудный карман. Собрала кофейные чашки и отнесла их на кухню, к потрескавшейся эмалированной раковине. В дверях появился Колымагги.
– Тэмворт сказал, что вы – литтектив.
– Тэмворт правильно сказал.
– Я тоже хотел быть литтективом.
– Да? – ответила я, пытаясь найти в холодильнике хоть что-нибудь купленное позже, чем год назад.
– Да. Но мне сказали: знаешь, парень, прочитай сначала парочку книжек.
– Это помогает.
В дверь постучали, и Колымагги инстинктивно схватился за пистолет. Он был куда более настороже, чем казалось.
– Спокойно, Колымагги. Я открою.
Он подошел со мной к дверям и снял пистолет с предохранителя. Мы обменялись короткими понимающими взглядами.
– Кто там? – спросила я, не открывая двери.
– Здравствуйте! – послышался ответ. – Меня зовут Эдмунд Капиллари. Вы никогда не задавались вопросом, действительно ли именно Шекспир написал все эти чудесные пьесы?
Мы облегченно вздохнули, и Колымагги снова поставил пистолет на предохранитель, выругавшись себе под нос:
– Чертовы бэконианцы!
– Спокойно, – ответила я, – законов он не нарушает.
– А жаль.
– Тсс.
Я отворила дверь, не снимая цепочки, и увидела маленького человечка в мешковатом вельветовом пиджаке. Вежливо, с нервной улыбкой, приподняв шляпу, он держал перед собой удостоверение с загнутыми уголками. Бэконианцы были чокнутыми, но по большей части совершенно безобидными. Их жизненной целью было доказать, что величайшие пьесы, написанные на английском языке, принадлежат перу Фрэнсиса Бэкона, а не Уилла Шекспира. Бэкон, согласно их вере, не получил заслуженного признания, и теперь они без устали восстанавливали справедливость.
– Здравствуйте! – радостно поздоровался бэконианец. – Могу ли отнять у вас немного времени?
Я медленно отчеканила:
– Чтобы вам удалось заставить меня поверить в то, что юрист мог написать «Сон в летнюю ночь», я должна быть намного ненормальнее, чем кажусь.
Но отшить бэконианца с маху не получилось. Он явно любил спорить и не смущался слабостью своих аргументов. Наверное, по жизни он работал страховым агентом.
– Но не настолько ненормальной, чтобы предположить, будто бы школяр из Уорвикшира почти без образования мог написать произведения, вошедшие в вечность!
– Нет никаких свидетельств тому, что у него не было формального образования, – спокойно возразила я, вдруг ощутив удовольствие от ситуации. Колымагги намекал, чтобы я отделалась от гостя, но я проигнорировала его жестикуляцию.
– Согласен, – ответил бэконианец, – однако я утверждаю, что Шекспир в Стрэтфорде и Шекспир в Лондоне – разные люди.
Интересный подход. Эдмунд Капиллари воспользовался паузой и бросился в атаку. Он на автопилоте затараторил заранее отрепетированную речь:
– Стрэтфордский Шекспир был богатым зерноторговцем и покупал дома, тогда как лондонского Шекспира преследовали кредиторы за мелкие долги. В тысяча шестисотом году кредиторы проследили его аж до Суссекса, но почему они не трогали его в Стрэтфорде?
– Понятия не имею. Он был на коне!
– Никто в Стрэтфорде не подозревал о его литературных успехах. Никто не видел, чтобы он хотя бы раз в жизни купил книгу, написал письмо или сделал что-нибудь кроме как торговал – мешки с зерном, мешки с солодом, одни сплошные мешки!
Человечек прямо лучился от сознания собственного триумфа.
– Ну а Бэкон-то тут при чем? – спросила я.
– Фрэнсис Бэкон был елизаветинским писателем, которого семья заставила стать юристом и политиком. Поскольку связь с таким низменным делом, как театр, осуждалась, Бэкону пришлось прикрываться личиной бедного актера Шекспира, а историки ошибочно связали двух Шекспиров, чтобы придать значимость истории, которая в противном случае имела бы под собой мало оснований.
– А доказательства?
– Холл и Марстон, оба сатирики елизаветинского времени, были твердо уверены в том, что именно Бэкон – истинный автор «Венеры и Адониса» и «Обесчещенной Лукреции». У меня с собой есть памфлет, который глубже раскрывает этот вопрос. Множество новых подробностей вы можете узнать на наших ежемесячных заседаниях. Обычно мы собираемся в ратуше, но на прошлой неделе радикальное крыло «Новых марловианцев» забросало нас зажигательными бомбами. Так что я не знаю, где состоится заседание на будущей неделе. Однако если вы оставите мне имя и телефон, мы сможем связаться.
Лицо его стало серьезным и довольным – он был уверен, что поймал меня. Я решила выложить козырную карту:
– А как же завещание?
– Завещание? – занервничал Капиллари. Он явно надеялся, что я о нем не упомяну.
– Да, – продолжала я. – Если Шекспиров и правда было двое, то почему тогда стрэтфордский Шекспир упомянул в завещании коллег по театру лондонского Шекспира – Конделла, Хеминга и Бербеджа?
Бэконианец поник.
– Я надеялся, что вы не спросите, – вздохнул он. – Я напрасно потратил время, да?
– Боюсь, что да.
Он что-то пробормотал