Пребывая в тусклом шерстяном мире сна, я почувствовал, как некое отвратительное ощущение пробирается мне в голову. Словно в ответ на невнятный, но неотложный вопрос, я услышал оглушительный рев — и проснулся. От громкого чиха у меня потекло из носа.
— О Господи, — сказала Рита, садясь. — Ну вот, ты простудился, потому что… я знала, что так и будет… возьми платок.
— Спасибо. — Я сел, взял салфетку, вытер нос и снова чихнул, на сей раз в салфетку, и она разорвалась в моей руке. — Тьфу, — просипел я, испачкав пальцы соплями. Кости тупо ломило.
— Ради Бога… вот, возьми еще. — Рита подала салфетки. — И иди вымой руки, потому что… посмотри на часы, уже и так пора вставать.
Прежде чем я успел вытереть нос новой салфеткой, Рита вскочила, предоставив мне оставаться в постели, сопливиться и размышлять над злой судьбой, обрушившейся именно на меня, ни в чем не повинного бедолагу. Голова болела и словно оказалась набита мокрым песком, который сыпался через нос на руку, а в довершение всего предстояло пойти на работу, хотя я смутно представлял себе, каким образом я смогу это сделать, поскольку в мыслях плавал сплошной туман.
Но что у Декстера хорошо получается — так это быстро запоминать модели поведения и воспроизводить их. Я прожил всю жизнь среди человеческих существ, которые д умают, чувствуют и поступают совершенно непостижимым для меня образом. Мое выживание зависит от того, сумею ли я безупречно сымитировать то, что делают они. К счастью, девяносто девять процентов событий в человеческой жизни — всего лишь повторение одних и тех же действий, произнесение привычных избитых клише, выделывание знакомых фигур танца, который ты исполнял, как зомби, вчера, позавчера и позапозавчера. До ужаса глупо и нелепо, но в то же время исполнено несомненного смысла. В конце концов, если каждый день следовать шаблону, то не нужно думать. По-моему, это к лучшему, поскольку людям обычно не даются мыслительные процессы сложнее жевания.
Поэтому я еще в детстве привык наблюдать, как люди выполняют два-три базовых ритуала, а потом безупречно имитировать те же самые действия. И сегодня утром этот талант меня выручил, поскольку, когда я выкарабкался из постели и побрел в ванную, в моей голове не было ничего, кроме слизи. Но если бы я не вызубрил наизусть, что надлежит делать каждое утро, мне, наверное, не удалось бы справиться. ТУпая боль сильнейшей простуды проникла во все кости и совершенно вытеснила из мозга способность думать.
Однако оставалась привычная схема действий, которые следовало делать поутру. Принять душ, побриться, почистить зубы, сесть за кухонный стол, где уже ожидала чашка кофе. Пока я пил его, чувствуя, как разгорается маленькая искорка жизни, Рита поставила передо мной тарелку с яичницей. Возможно, не без помощи кофе я вспомнил, как нужно с ней поступить, и неплохо справился. Когда я закончил, Рита достала две таблетки.
— Выпей, тебе будет намного лучше, когда они начнут… ох, посмотри на часы. Коди, Эстор, вы опоздаете!
Она долила мне кофе и заспешила по коридору. Я услышал, как она вытаскивает из постелей двух детей, которые не имели к тому никакого желания. Через минуту Коди и Эстор уселись за стол и получили свои порции. Коди автоматически принялся за еду, но Эстор уронила голову на руку и с отвращением уставилась на яичницу.
— Похоже на сопли, — констатировала она. — Я буду хлопья.
Капризы тоже входили в утренний ритуал. Эстор не желала есть все, что предлагала ей Рита. И мне показалось это до странности приятным, поскольку я знал, что произойдет дальше: Рита и дети отыграют по ежедневному сценарию, а я дождусь, когда таблетки окажут действие и вернут мне способность самостоятельно мыслить. До тех же пор не о чем беспокоиться. Ничего не нужно делать, только следовать схеме.
Глава 5
Шаблон оправдал себя и на работе. Тот же самый дежурный, сидевший за столом, кивнул, увидев мой пропуск; те же люди толпились в лифте, пока я ехал на второй этаж. И ожидавшая меня кофеварка, вероятнее всего, была той подлой машинкой, которая стояла здесь с начала времен. Почти успокоившись, из благодарности я даже попытался выпить кофе и при глотке привычно сделал испуганную гримасу. Ах, умиротворение скучной рутины.
Но, отвернувшись от кофеварки, вместо предполагаемого пустого пространства я обнаружил на своем пути посторонний объект так близко, что пришлось резко затормозить, и, разумеется, ядовитая жидкость из кружки забрызгала мне рубашку.
— Блин, — произнес посторонний объект, и я оторвал взгляд от дымящихся останков своей рубашки. Передо мной стояла Камилла Фигг, моя коллега по отделу. Этой коренастой, довольно заурядной и молчаливой даме было за тридцать, и сейчас она мучительно краснела — как всегда, когда мы виделись.
— Камилла!.. — сказал я, причем довольно любезно, учитывая тот факт, что, возможно, из-за нее моей относительно новой рубашке предстояло рассыпаться на волокна. Так или иначе, Камилла сделалась еще краснее.
— Прости, пожалуйста! — поспешно выпалила она и огляделась по сторонам, точно искала пути к бегству.
— Все в порядке, — заверил я, хотя, конечно, покривил душой. — Этот кофе безопаснее носить, чем пить.
— Я не… ну, ты понимаешь… это самое, — стала оправдываться Камилла и вскинула руку, желая то ли вернуть свои слова обратно, то ли стереть кофе с моей рубашки. В результате она просто потрясла рукой в воздухе и опустила голову. — Прости, — повторила она, нырнула в коридор и скрылась за углом.
Я тупо заморгал ей вслед. Нечто непривычное нарушило шаблон, и я понятия не имел, что это значит и как поступить. Но, поразмышляв несколько секунд, я просто отмахнулся от проблемы. Я простыл, а потому не обязан был искать смысл в необычном поведении Камиллы. Если я сказал или сделал что-нибудь странное, то вполне мог оправдаться воздействием таблеток. Я поставил кружку и пошел в туалет, в попытке спасти хотя бы несколько лоскутков рубашки.
Несколько минут оттирая кофе холодной водой, я так И не избавился от пятна. Бумажное полотенце распадалось на лохмотья, оставляя десятки маленьких мокрых катышков, но не производя никакого эффекта. Этот кофе — удивительная штука; вероятно, он частично состоит из краски, и тогда понятно, почему у него такой вкус. Наконец я сдался и по мере сил попытался высушить дело рук своих, после чего вышел из туалета в полусырой рубашке с пятном и зашагал в лабораторию, надеясь на профессиональное сочувствие Винса Мацуоки. Он с большой любовью и знанием дела относился к одежде. Но вместо утешения и совета касательно удаления пятен я