Он круто повернулся и зашагал прочь, мулла и три перепуганных деревенских парня медленно пошли за ним следом. Больше никто не шевельнулся.
На веранде офицерской столовой капитан Конрой Старк, старший среди работников S-G на базе, протяжно выдохнул.
– Господь милосердный, – восхищенно пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретно, – вот это мужество!
05.21. Старк стоял у окна в офицерской столовой, наблюдая за зданием штаба Пешади на другой стороне улицы. Мулла еще не вышел. Здесь, в большой комнате офицерской столовой, было очень холодно. Фредди Эйр вжался глубже в кресло, плотнее запахиваясь в свою летную куртку, и посмотрел снизу вверх на рослого техасца, который тихонько покачивался на каблуках.
– Что скажешь? – спросил он устало, подавив зевок.
– Скажу, что через часок с небольшим совсем рассветет, старина, – рассеянно проговорил Старк.
Он все еще был в летной куртке и теплых летных унтах. Оба пилота расположились у крайнего окна в углу комнаты на втором этаже, откуда база была видна почти целиком. В разных местах комнаты сидело с дюжину иранских офицеров, которым тоже было приказано оставаться в готовности. Большинство из них спали в креслах, закутавшись в летные куртки или армейские шинели – отопление на базе было отключено уже несколько недель в целях экономии топлива. Усталые ординарцы, тоже в шинелях, убирали со стола остатки товарищеского ужина, прерванного появлением толпы.
– Я чувствую себя выжатым как лимон. А ты?
– Пока нет, но как так всегда получается, что мне постоянно выпадает дежурить в праздники и выходные, а, Фредди?
– Прерогатива бесстрашного командира, старина, – ответил Эйр. Он был заместителем руководителя группы сотрудников S-G, бывший военный летчик, красивый мужчина двадцати восьми лет с темно-синими, как терновые ягоды, глазами и оксфордским выговором. – Служит прекрасным примером для солдат.
Старк бросил взгляд в сторону главных ворот. Все без изменений: их по-прежнему усиленно охраняли. Снаружи около полутысячи деревенских жителей все еще не расходились, сбившись в тесную кучу, чтобы было теплее. Его взгляд опять вернулся к зданию штаба. Там тоже все без перемен. На верхнем этаже, где располагался кабинет Пешади, горел свет.
– Я бы месячное жалованье отдал за то, чтобы послушать да повстревать в их терки, Фредди.
– Что? Что означает это слово?
– Послушать, о чем говорят Пешади и этот мулла.
– О! – Фредди посмотрел в окно на штабное здание. – Я, знаешь ли, подумал, что нам конец, когда эти несчастные балбесы полезли на проволоку. Черт подери! Я уже готов был пятки смазать да двинуть к старушке Нелли, запустить мотор и помахать на прощанье Кублай-хану и его монгольским ордам! – Он беззвучно хохотнул, представив себя бегущим к своему 212-му. – Конечно, – сухо добавил он, – тебя бы я дождался, Дюк. – Эту кличку они дали Старку, потому что он был из Техаса, как Джон Уэйн, был так же сложен, как Джон Уэйн, и так же красив.
Старк рассмеялся.
– Спасибо, старина. Раз уж на то пошло, то, прорвись они внутрь, я бы впереди тебя улепетывал.
Его голубые глаза сощурились от широкой улыбки, техасский акцент был едва заметен. Он опять повернулся к окну, скрывая свою тревогу. Это было уже третье столкновение базы с толпой, которой всякий раз предводительствовал мулла; каждое последующее было серьезнее предыдущего. А сегодня – первая преднамеренная смерть. И что теперь? Эта смерть приведет к следующей, потом к следующей. Если бы не полковник Пешади, кто-нибудь еще побежал бы к воротам и получил бы пулю, и сейчас там все было бы устлано трупами. О, Пешади бы победил – на этот раз. Но скоро он побеждать уже не сможет, если только не обломает муллу. Чтобы обуздать Хусейна, ему придется его убить. В тюрьму его не посадишь, толпа совсем взбеленится, если он его убьет, она тоже взбеленится, и если вышлет его отсюда, она взбеленится и в этом случае – как ни крути, эту партию ему не выиграть. А что бы я сделал на его месте?
Не знаю.
Он оглядел комнату. Иранские офицеры, судя по виду, сильно не переживали. Он знал большинство из них в лицо, но близко ни с кем знаком не был. Хотя S-G присутствовала на базе с того дня, когда она была построена лет восемь назад, у них было мало общих дел с армейскими и с личным составом эскадрилий. С тех пор как Старк был назначен старшим пилотом в прошлом году, он попытался расширить контакты работников S-G с остальным контингентом базы, но безуспешно. Иранцы предпочитали держаться друг друга.
Да это и нормально, подумал он. Это их страна. Вот только они ее раздирают на части, а мы торчим прямо посередке, а теперь и Мануэла тут. Он был вне себя от радости, когда увидел жену, которая прибыла с вертолетом пять дней назад – Мак-Айвер не доверил ее автомобильным дорогам, – хотя и немного разозлился, что она выклянчила себе местечко на одинокий рейс «Британских авиалиний», который проскользнул в Тегеран.
– Черт возьми, Мануэла, ты здесь в опасности!
– Не больше, чем в Тегеране, Конрой, милый. Иншаллах, – ответила она с лучезарной улыбкой.
– Но как ты уговорила Мака пустить тебя сюда?
– Я ему просто улыбнулась, сладкий мой, и пообещала отправиться первым же возможным рейсом назад в Англию. А пока, дорогой, пойдем в кроватку.
Он улыбнулся про себя и предоставил мыслям течь свободно. Это был его третий двухгодичный срок в Иране и одиннадцатый год в компании S-G. Одиннадцать хороших лет, подумал он. Сначала Абердин и Северное море, потом Иран, Дубай и Эль-Шаргаз по ту сторону залива, потом опять Иран, где он тогда планировал остаться. Самые лучшие годы – здесь, подумал он. Но теперь больше нет. Иран изменился с 73-го года, когда шах увеличил цену на нефть в четыре раза, с одного до почти четырех американских долларов. Для Ирана это было так же, как для нас до Рождества Христова и после. До этого они были дружелюбными, всегда готовыми помочь людьми, среди которых было приятно жить и с которыми было хорошо работать. После? Все более высокомерными, все больше раздувавшимися от постоянно насаждаемых шахом мыслей о «врожденном превосходстве иранцев» в силу их трехтысячелетней