Харальд помогал Сигурду Свинье стягивать кольчуги с убитых ирландцев.
— Торгрим! — Орнольф скатился с палубы курраха. — Столько усилий, и все впустую!
— Да? — Торгрим поудобнее перехватил корону, ощутив кислый привкус стыда.
— Эти ублюдки… — Орнольф пнул одно из безжизненных тел, наказывая мертвеца за свое разочарование. — У них было при себе немного серебра, и кольчуги довольно неплохие. Мечи тоже годные. Даже странно для кучки рыбаков. Но кроме этого — ничего!
— Не думаю, что это рыбаки.
— Не рыбаки? А кто тогда, береговые торговцы?
— Я не знаю.
Корона, как оказалось, была единственным сокровищем двадцати хорошо вооруженных воинов. За всем этим явно скрывалась какая-то история, но не осталось никого, кто мог бы ее рассказать.
Глава третья
Глупый надеется
смерти не встретить,
коль битв избегает…
Старшая Эдда. Речи Высокого
Крепость Дуб-Линн, приземистая и уродливая, сколоченная на скорую руку, стояла на болотистых берегах реки Лиффи. Смотреть здесь было особо не на что. Небольшой деревянный форт со стенами в сотню футов длиной располагался на расстоянии в четверть мили от реки. Обращенная к суше бревенчатая стена форта протянулась с запада на восток, изгибаясь к Лиффи и образуя огромный полумесяц, словно деревянный щит, который прикрывал город от нападений со стороны всей Ирландии.
Дорога с дощатым настилом, утопавшим в вездесущей грязи, спускалась от крепости к докам, которые тянулись от мелей до глубокой воды.
По обе стороны дороги теснились дома — небольшие, одноэтажные, построенные из смешанного с глиной лозняка и крытые соломой. В них жили и держали свои лавки столяры, кузнецы, ювелиры и купцы. Только два деревянных здания казались большими и основательными: храм Тора на юге и медовый зал[8] возле доков.
Дуб-Линн и в лучшие дни не пленял взоры, но сегодня, под низкими тучами, отбрасывавшими серые, коричневые и болотно-зеленые тени, под холодным дождем, которым ветер хлестал со всех сторон, город казался особенно отвратительным.
Орму сыну Ульфа до этого не было никакого дела.
Он стоял в воротах форта и смотрел вниз, на склон, выходящий к реке, совершенно уверенный в том, что именно невзрачный вид города и приносит ему все растущую прибыль.
Дуб-Линн, несомненно, не мог соперничать с крупными торговыми центрами вроде Копенга[9] в вестфольдском округе Норвегии или датского Хедебю[10]. Пока не мог. Но Дуб- Линн однажды займет свое место среди величайших портов мира. Орм был уверен в этом. Именно поэтому после кровавой бойни он выгнал отсюда норвежцев, основавших город, и объявил это место своим.
Процветанию Дуб-Линна уже было положено начало. Толпы людей месили грязь на дороге, пряча головы от ветра, сутулясь в меховых плащах, и они, как и Орм, понимали, какое будущее ждет Дуб-Линн. Это были ремесленники, купцы и воины, которые прибыли в Дуб-Линн, чтобы поселиться здесь. Они привезли с собой своих женщин, ирландок и северянок, сопровождавших их в качестве жен или рабынь.
И теперь, глядя на заполненную людьми дорогу и переулки, где гудела деловая суета, несмотря на грозу, глядя мимо доков на покачивающиеся на волнах драккары, куррахи, кнорры и торговые корабли из северных земель и теплых стран, Орм вполне мог бы радоваться. Но не радовался.
Он не сводил глаз с изувеченного штормом драккара, который боролся с течением. Рей сломанным крылом свисал с гарделя[11], покосившись в сторону моря. Высокий ахтерштевень[12] тоже был сломан, на бортах не хватало изрядного количества щитов. В одном месте, справа по носу, планширь[13]провалился внутрь.
Асбьерн сын Гудрода, хорошо известный как Асбьерн Толстый, стоял за спиной Орма. При виде драккара он тихо присвистнул.
— Магнуса, как я вижу, здорово потрепал шторм, — сказал он.
Орм хмыкнул. Его совсем не трогали заботы Магнуса, его волновал лишь возможный успех. Потому что, если Магнус вернулся с пустыми руками, он пожалеет, что не утонул во время шторма. Уж Орм позаботится об этом.
Драккар еле полз по волнам к доку, так что больно было смотреть. Орм резко развернулся на каблуках.
— Если он когда-нибудь причалит, отправь Магнуса ко мне, сразу же, — сказал он Асбьерну.
Орм натянул свой меховой плащ повыше на плечи и провел рукой по густой бороде, отжимая воду. А затем двинулся сквозь ветер и дождь обратно в свои покои.
Прошел час, прежде чем Орм дождался стука в дверь. К тому времени он сидел в роскошном деревянном кресле, закинув ногу на подлокотник и сжимая в руке чашу теплого сидра. Низкий квадратный очаг, больше похожий на костровище, располагался, по обычаю северян, в центре комнаты. Огонь ревел, заливая желтым светом земляной пол и мрачное убранство домика, построенного возле северного угла внутреннего забора форта. Тот дым, который не мог выбраться через окна, скапливался под камышовой крышей.
Нетерпение Орма уже давно превратилось в жгучую ярость, но, после того как раздался долгожданный стук, он лишь сделал долгий глоток сидра, выжидая, когда Магнус постучит еще раз.
— Входи!
Дверь со скрипом открылась. На пороге стоял Магнус сын Магнуса. Штормовой ветер ворвался вслед за ним и разбросал бумаги, лежавшие на столе возле кресла Орма, но пропитанный влагой меховой плащ Магнуса и его длинные волосы, прилипшие к голове, мокрые от дождя и соленых брызг, даже не шелохнулись. Асбьерн маячил за спиной Магнуса, едва не подпрыгивая, — то ли от излишнего рвения, то ли из-за нестерпимой нужды: Орм не мог определить, от чего именно.
Магнус зашел в дом, Асбьерн шагнул следом, закрыв за собой дверь. Магнус слегка склонил голову. Он был красив и чисто выбрит. Магнус знал, что заслужил свою репутацию, и, претендуя на большее, плохо воспринимал свое подчиненное положение.
— Ну? — спросил Орм.
Магнус покачал головой.
— Ты потерпел неудачу?
— Они потерпели. Они либо не осмелились выйти в море, либо их потопил шторм. Так или иначе, в реку Бойн они не вошли.
Орм сжал губы в тонкую линию и уставился в темный угол. «Будь проклят этот наглый ублюдок…» — подумал он. Магнус редко терпел поражение, но, если уж такое случалось, умел ловко выкрутиться, доказывая, что это было вовсе не поражение или что виноват в нем кто-то другой.
— Откуда ты знаешь, что они не зашли в реку? Откуда ты знаешь, что они сейчас в нее не входят? Прямо сейчас, когда ты стоишь тут и заливаешь водой пол?
— Мы продержались в устье,