– Вид у вас усталый, – говорит врач. – Сколько часов сегодня спали?
– Два-три.
– Этого недостаточно, господин президент.
– Следить приходится за многим.
– А не будете спать, не уследите вообще ни за чем. – Она прикладывает к моей груди стетоскоп.
Доктор Дебора Лейн – специалист-гематолог из Джорджтауна. Выросла в Южной Африке, где царил апартеид, потом бежала в Соединенные Штаты за высшим образованием, да так домой и не вернулась. Коротко стриженные волосы у нее совершенно седые, взгляд оценивающий и в то же время мягкий.
Последнюю неделю она наведывается в Белый дом ежедневно. Куда проще и не так подозрительно, если профессионального вида женщина – пусть даже не особенно скрывающая медицинскую сумку – заглядывает домой к президенту, чем если б сам президент ежедневно наведывался в больницу Джорджтаунского университета.
Она накладывает мне на руку манжету тонометра.
– Как самочувствие?
– У меня огромный геморрой, – отвечаю. – Может, глянете, не спикер ли это палаты представителей?
Доктор бросает на меня быстрый взгляд, но не смеется. Даже не хихикает.
– А в целом хорошо.
Она светит мне фонариком в рот. Внимательно осматривает грудь, живот, руки и ноги, потом велит развернуться и осматривает сзади.
– Синяки выглядят хуже.
– Знаю. – Раньше они напоминали сыпь; теперь мои ноги смотрятся так, будто по ним прошлись молотком.
Еще во время первого срока губернатором Северной Каролины мне поставили диагноз: тромбоцитопеническая пурпура, что, в принципе, означает низкий уровень тромбоцитов. Кровь не всегда быстро сворачивается. О своей болезни я заявил публично, сказав правду: в большинстве случаев это не страшно. Мне велели избегать занятий, где можно пораниться до крови. Для человека сорока лет никаких проблем: моя бейсбольная пора миновала давно, а участвовать в корриде или жонглировать ножами я не собирался.
Дважды, в бытность мою губернатором, болезнь обострялась, но отступила, когда я начал кампанию за пост президента. Потом вернулась, когда случился рецидив рака у Рейчел – доктор уверена, что причина обострений в излишних стрессах, – однако я тогда легко с нею справился. И вот неделю назад она напомнила о себе синяками на икрах. Сейчас, похоже, прихватило сильнее, чем прежде.
– Голова не болит? – спрашивает доктор Деб. – Не кружится? В жар не бросает?
– Нет, нет и нет.
– Утомляетесь быстро?
– Естественно, я же не высыпаюсь.
– Кровь из носа?
– Не идет, мэм.
– Десны не кровоточат?
– Зубная щетка чистая.
– В моче или стуле крови нет?
– Нет. – Тяжело оставаться скромным, когда тебя встречают с музыкой, когда финансовые рынки ловят каждое твое слово и когда в твоем распоряжении сильнейший военный арсенал. Но если хочешь вернуться на землю – поковыряйся в собственном дерьме в поисках крови.
Мыча себе что-то под нос, врач отходит.
– Я сейчас снова возьму кровь на анализ, – предупреждает она. – Вчерашние показатели меня насторожили: ниже двадцати тысяч. Сама удивляюсь, как вы сумели отговорить меня не класть вас в больницу.
– Отговорил, – напоминаю, – потому что я президент Соединенных Штатов.
– Все время забываю.
– Я еще выдам двадцать тысяч, док.
Нормальные показатели тромбоцитов – от ста пятидесяти до четырехсот пятидесяти тысяч на микролитр крови; если уровень падает ниже двадцати тысяч – это повод задуматься.
– Стероиды принимаете?
– Как едуо́.
Доктор достает из сумки все необходимое, протирает мне предплечье ватным тампоном со спиртом. Радуюсь я не особенно, потому что с иглами док управляется не очень ловко. Утратила навык: специалист она просто классный, но простейшие обязанности за нее выполняют другие. Однако чем меньше людей знает о моем здоровье, тем лучше: я, может, и рассказал о болезни публично, а вот о том, как сейчас – особенно сейчас – все плохо, знать никому не обязательно. Поэтому доктору Лейн приходится делать всю работу самой.
– Предлагаю белковую терапию, – говорит она.
– Что? Сейчас?
– Да, сейчас.
– Последний раз я боо́льшую часть дня не мог связно говорить. Дохлый номер, док. Не сегодня.
Она замирает.
– Тогда стероидная инъекция.
– Нет. И так от таблеток в голове каша.
Доктор задумчиво склоняет голову набок. В конце концов я – не простой пациент; простые пациенты следуют предписаниям врачей. Простые пациенты не ведут за собой свободный мир.
Она снова принимается готовить меня к анализу, при этом сильно хмурясь. Затем подносит иглу к вене.
– Господин президент, – произносит доктор тоном учителя начальных классов, – вы можете командовать кем угодно, но своим телом не владеете.
– Док, я…
– Вам грозит внутреннее кровотечение. Кровоизлияние в мозг. Может случиться удар. Чем бы вы сейчас ни занимались, оно того не стоит.
Она смотрит мне в глаза, и я молчу – хотя это само по себе уже ответ.
– Все так плохо? – шепотом спрашивает врач. Потом качает головой и отмахивается. – Я… я знаю, что вам нельзя говорить.
Да, все и вправду так плохо. Напасть могут и через час, и чуть позднее сегодня же. Напасть могли и с полминуты назад, и вот-вот сюда влетит Кэролайн с новостями.
Я и на час-то не могу выбыть из строя, не то что на несколько. Рисковать нельзя.
– Надо подождать, – говорю. – Пару деньков.
Деб кивает и вводит иглу мне в вену.
– Удвою дозу стероидов, – обещаю.
Врач молча заканчивает дела, убирает пробу крови в сумку и готовится уходить.
– У вас своя работа, у меня своя, – говорит она на прощание. – Часа через два результаты анализов будут готовы. Хотя мы и так знаем, что показатели падают.
– Да уж, знаем.
В дверях Дебора Лейн оборачивается.
– Пары дней у вас не будет, господин президент. Может, не будет и одного.
Глава 6
Сегодня пусть празднуют. Нельзя им запрещать. Его небольшой отряд работал денно и нощно, упорно, самоотверженно – и добился успеха. Всем нужен отдых.
Ветер с реки ерошит волосы на голове, оранжевый кончик сигареты тлеет в сумерках раннего вечера. Стоя на балконе пентхауса, человек наслаждается видом: по ту сторону Шпрее в городе кипит жизнь. В «Мерседес-Бенц-Арена» сегодня концерт. Человек не помнит названия группы, но приглушенные расстоянием звуки позволяют различить тяжелые гитарные рифы и мощные басы. С тех пор, как он был в Берлине последний раз – каких-то четыре года назад, – город здорово изменился.
Пентхаус небольшой, но удобный: сто шестьдесят квадратных метров площади, четыре спальни и дизайнерская кухня-студия, где его отряд смеется, разгоряченно размахивая руками и заливаясь шампанским. Парни, должно быть, уже захмелели. Все они – гении в своих областях знаний и все моложе двадцати пяти; некоторые еще, наверное, даже женщину не познали.
Вот Эльмурод: животик свисает над ремнем брюк, борода неухоженная, на голове – безвкусная синяя кепка с надписью «Vet WWIII»[10]. А вот Махмад: скинул рубашку и пародирует бодибилдера, напрягая невзрачные бицепсы.
В дверь стучат, все четверо оборачиваются. Эльмурод открывает, и в номер входят восемь женщин; платья – в облипочку, фигуры как у моделей с разворота мужского журнала. Маленькому отряду устроят незабываемую ночь.
Человек возвращается в пентхаус и закрывает за собой скользящую дверь. К нему тут же приближается одна из проституток, азиатка, не старше двадцати