— Не кажется ли вам, — скептически бурчит Игги, — что все это похоже на добрые старые вести о приближающемся конце света?
— Старая песня, — улыбаюсь я. — Давно у всех в зубах навязла.
«В следующей программе „Хочу все знать“ Шерон Шаттук раскроет секретную информацию о растущем числе усовершенствованных людей и рассмотрит все „за“ и „против“ этого нового явления. Хотите узнать, окажутся ли новые существа, созданные генетиками с благой целью, будущим человечества или источником непредсказуемых рисков, хотите узнать о неудачных результатах экспериментов, о героях науки и о том, чего стоит опасаться? Обо всем этом и многом другом смотрите программу Шерон Шаттук „Хочу все знать“».
Меня перекосило от раздражения. Я наклонилась выключить телевизор. И вообще, пора двигаться. Какого лешего я опять на все это согласилась?
За последний год многое изменилось в нашей жизни. Но если что осталось для меня неизменным, так это моя глубокая неприязнь к определенного рода занятиям, обязательным для всех «нормальных» детей, живущих под «нормальным» родительским кровом, с «нормальными» родителями и с абсолютным отсутствием каких-либо генетических мутаций.
— Товарищи члены стаи! В школу все собрались? — Пытаясь изобразить хотя бы слабый энтузиазм, я энергично потираю руки.
Внимательно изучаю лица моих ребят. Надж вне себя от восторга. Игги скучает. Газзи, как всегда, готов выкинуть очередной непредсказуемый фортель. Тотал в ярости.
Кого не хватает? Того, кто сам же все это затеял. Того, кто подписал меня на это идиотское хождение в школу.
— Где..?
— Я здесь, — раздается у меня за спиной бодрый голос.
Развернувшись, оказываюсь лицом к лицу с Диланом. Правда, он на полголовы меня выше, и мне приходится смотреть на него снизу вверх. Он широко мне улыбается, а я — уже в который раз — удивляюсь, как ему удается всегда так безукоризненно выглядеть. Особенно сейчас, ни свет ни заря, перед выходом в школу.
— Отлично, значит, ты уже встал. — Я гоню от себя неуместные мысли, которые как белки в колесе вертятся у меня в башке. — Давно пора. Все уже готовы. Мы собирались без тебя выходить.
— Макс? — Дилан макает вафлю в лужицу сиропа на тарелке. Глянув в его синие, как Карибское море, глаза, стараюсь не думать о том, как еще совсем недавно просыпалась рядом с ним, и слишком сурово бросаю ему:
— Чего тебе?
— Макс, ты сама все еще в пижаме.
2
— Мы что, пешком пойдем? — жалобно стонет Газзи.
— Мы идем пешком, потому что все нормальные дети ходят в школу пешком. — Эту песню мы с Газманом всю прошлую неделю каждый день исполняли. Так что теперь она у нас как по нотам разучена. — Хотели быть нормальными, вот и трюхайте ножками.
Дилан жизнерадостно улыбается рядом со мной:
— Ценю ваши жертвы.
Стараюсь не обращать внимания на его кинозвездную красу. Безуспешно. Время от времени он касается меня рукой, и от этого меня точно током дергает. Наверное, выработка электричества — это его новое свойство. Типа электрического угря. И, пожалуйста, не смейтесь. С нами, крылатыми мутантами, еще не такое случалось. Мы, например, все в один прекрасный день под водой дышать научились.
— Знаете, как я рада, что мы в школу идем! — опять зарядила Надж.
Как видите, у нас у всех уже есть своя песня. Недолго же нам потребовалось, чтоб ритуалами обзавестись. Только лично я назвала бы это рутиной: сегодня, как вчера, вчера, как завтра. Тошнит просто.
— Я тоже рад, потому что для меня школа — это в первый раз, — подхватывает за Надж Дилан.
С тех пор как Дилан пристал к стае, для него много что «в первый раз» случилось. Но многое многому рознь. В школу он сам рвался — просто помешался на ученье, особенно на точных науках. Всякой там биологии, физике, химии. Только и твердил: «Хочу учиться, хочу учиться». А по-моему, это все просто ужас. Где биология да химия, там и психи белохалатники. А уж от них недалеко и до ужасов моей мутантской жизни.
— Ну, коли наш Дилан в первый раз в школу пошел, школа непременно должна быть самой что ни на есть первоклассной, — каламбурит Газман. — Типа этой, Ньютоновской.
Надо признать, первая неделя учения прошла без особых катастроф. Пошла я туда по доброй воле? Конечно нет. Хотела бы я дома остаться? Еще бы. Я еще не совсем спятила, чтобы самой в школу напрашиваться. Но когда таинственный миллиардер Нино Пьерпонт — его кое-кто нашим благодетелем называет — предложил платить за наше обучение в школе имени Ньютона, Дилан на меня три дня не отрываясь смотрел оленьими глазами, и я в конце концов сдалась.
Почему? Да потому что помимо регулярных приступов вины перед Надж, которой вечно охота жить как все нормальные люди, я чувствую себя за Дилана… в ответе. Он еще столько всего не знает. Как выживать, и вообще… Он, может, и выглядит как обычный подросток, с которого его клонировали, может, и боец он классный, но живет-то он на свете всего каких-то два года. О чем я все время забываю.
И потом, есть еще один маленький вопросик: он вроде бы специально для меня создан, как моя «идеальная половина».
Вот и подумайте после этого…
По-моему, я ему нравлюсь больше, чем он мне. Но все-таки, если кто-то вас целовал на закате под дождем в Париже на вершине Триумфальной Арки, просто так от этого уже не отмахнешься.
Короче, в целом согласие какое-то время походить в школу великой жертвой для меня не было. По крайней мере, пропорция моего дискомфорта и радости Дилана оказалась вполне приемлемой. И поскольку Дилан — само совершенство, он сразу вписался, и с первого дня за ним девчонки табуном бегать стали. В этом мы с ним здорово отличаемся. Вы меня знаете, я никогда особой популярностью в школах не пользовалась. Вернее, про популярность даже говорить не приходится: меня и замечать-то всегда едва замечают. Но это я так, к слову.
— Спасибо тебе, — тихо говорит мне Дилан. Искренне говорит, прочувствованно.
Я глянула на него — и мое лицо залило горячей краской смущения:
— Подожди, рано еще благодарить. Посмотрим, сколько я это выдержу.
Он ухмыльнулся. Ему, похоже, плевать, что у меня никаких девчоночьих замашек нет и что я ни в одну компанию не слишком вписываюсь. Я теперь, конечно, стараюсь лишний раз причесаться. Но что и куда надеть, где и как повернуться, что, кому и когда сказать, для меня по-прежнему тайна за семью печатями.
И вообще, с чего это я вдруг обо всем этом размышляю. Рано или поздно он ко мне охладеет. Так ведь? И мы вернемся к… —