Милые, нормальные, всем довольные люди, имеющие хорошую работу, достаточно денег и счастливые в браке; живущие размеренной, удобной, хорошо организованной жизнью. Не то что я. Я разглядывала их, плавающих в золотистом свете, и гадала, что могут подумать обо мне, сидящей рядом — в самом лучшем белье, новых чулках и в туфлях на высоких каблуках — и дожидающейся, когда явится муж моей когда-то лучшей подруги.
«Вероятно, решат, что я жутко всем им завидую», — подсказал гадкий голосок у меня в голове.
Надеюсь, что нет.
Но где же наконец Майкл?! Уже двадцать минут девятого, а ему к одиннадцати надо быть дома, как он всегда подчеркивает. Быстрый ужин, поспешный перепихон: это самое большее, на что я могу надеяться; а может, и на это не стоит рассчитывать. Чувствуя, как убегают драгоценные секунды, я начала беспокоиться. Я не позволяла себе раньше подумать о причинах, подвигнувших его назначить встречу в «Инотеке». Ресторан был дорогой, в такие места не отправляются из одного только каприза; во всяком случае, не с жалованьем преподавателя на полставки, которое дополняет нерегулярная, от случая к случаю, перепродажа антикварных книг. Это не для такого человека, как Майкл, всегда очень сдержанного в расходах.
Я отвлеклась от этой загадки, заказав сомелье бутылку «Рокка рубина», после чего уселась поудобнее, обхватив ладонями бокал — гигантский, как кубок, прямо настоящая чаша святого Грааля, — и принялась дожидаться прибытия моего весьма посредственного и полного изъянов сэра Ланселота. В свете свечей содержимое бокала отсвечивало красным, прямо как свежая кровь.
И вот он наконец ворвался сквозь вращающуюся дверь — волосы взъерошены, щеки горят, словно бежал всю дорогу от станции метро «Патни». Майкл нетерпеливо задергал плечами, высвобождаясь из своего пальто, перекладывая атташе-кейс и черный пластиковый пакет из одной руки в другую в попытке побыстрее вытащить руки из рукавов, и наконец подбежал к столику. Оскалившись в какой-то безумной улыбке, но избегая смотреть мне прямо в глаза, быстренько чмокнул меня в щеку и сел на стул, который услужливо пододвинул официант.
— Извини, я опоздал. Давай побыстрее все закажем, ладно? А то мне надо быть дома…
— …к одиннадцати, помню. — Я подавила вздох. — Трудный день выдался?
Было бы совсем неплохо выяснить, зачем мы здесь оказались, так сказать, сразу перейти к сути дела, но Майкл с головой ушел в изучение меню, тщательно исследуя список блюд и стараясь определить, какое из них обещает максимальную отдачу за назначенную за него цену.
— Да нет, не особенно, — наконец ответил он. — Обычные идиоты-студенты, сидят как безмозглые овцы и ждут, когда я набью им головы знаниями. Исключая одного не в меру терпеливого всезнайку… старался выпендриться перед девицами, затеяв спор с преподавателем. Ну я его быстро поставил на место.
Я вполне могла себе представить, как Майкл «ставит на место» какого-нибудь наглого юнца, пронзая его сверлящим взглядом и безжалостно срезая в такой манере, которая гарантирует взрыв смеха со стороны студенток.
Женщины просто обожают Майкла. И с этим ничего не поделаешь. То ли все дело в мрачном выражении его лица (и в такой же манере поведения), вечных louche2 шуточках, то ли в блеске сверкающих черных глаз, в жестокой складке вокруг рта или в непрерывно порхающих руках, даже не знаю. Я давно утратила способность разбираться в подобных вещах.
Официант принял наш заказ, и мы остались без каких-либо предлогов для того, чтобы и дальше обмениваться дежурными репликами. Майкл протянул руку через стол и положил свою ладонь на мою, пригвоздив ее к белой скатерти. Мою руку пронзил знакомый электрический разряд сексуального подъема, по всему телу волной прошло возбуждение. Он смотрел на меня очень строго, даже торжественно — настолько торжественно, что мне захотелось рассмеяться. Он сейчас выглядел словно нашкодивший Пак3, решивший покаяться в своих гнусных прегрешениях.
— Мне кажется, — осторожно начал он, уперев взгляд в какую-то точку в паре дюймов слева от меня, — что нам следует прекратить встречаться. По крайней мере на некоторое время.
Ну вот, дождалась! Смех, который давно уже копился у меня внутри, вырвался наконец наружу, совершенно не к месту. Я заметила, что все оборачиваются в нашу сторону.
— Что ты сказал?
— Ты еще молода, — продолжал он. — Если мы расстанемся теперь, вполне сможешь найти себе кого-то другого. Устроиться. Завести семью.
Майкл терпеть не мог даже говорить о детях. И тот факт, что он навязывал их мне, лишний раз подтвердил, что он решил порвать со мной.
— Мы оба уже не слишком молоды, — резко возразила я. — Тебя это касается в первую очередь. — Тут его рука неосознанным жестом потянулась ко лбу. Он уже начал терять волосы, и у него хватало тщеславия и суетности, чтобы беспокоиться на этот счет. Я все последние годы твердила ему, что это не так уж заметно; некоторое время спустя, когда это утверждение стало звучать все более фальшиво, я стала говорить, что так он выглядит гораздо более утонченно и сексуально.
Официант принес заказанные блюда. Ели мы в полном молчании. Вернее, ел в основном Майкл; я же главным образом просто передвигала вилкой по тарелке кусочки краба и linguine4 и все время пила вино.
Наконец тарелки опустели, после чего мы остались сидеть практически в пустоте. Майкл уставился на скатерть, словно само окружающее нас пространство таило какую-то угрозу, потом вдруг странно оживился:
— Вообще-то я кое-что тебе принес, — сообщил он. Взял свой пакет и заглянул внутрь. Я успела заметить, что там лежат два предмета, завернутые в коричневую упаковочную бумагу, почти одинакового размера, словно он купил не один, а целых два прощальных подарка для двух разных женщин. Может, именно так оно и было.
— Боюсь, ее не слишком хорошо завернули. Времени не было, такой уж выдался день. — Он подтолкнул один из этих предметов через стол ко мне. — Но главное — это сам подарок. Нечто вроде memento morí, типа извинения, — добавил он со своей кривой и чувственной улыбочкой, которая так на меня подействовала еще при первой нашей встрече. — Мне очень жаль, понимаешь… Ты уж прости меня… за все.
Ему и впрямь было за что просить прощения, но я не чувствовала сейчас в себе сил, чтобы это ему сказать. Memento morí, помни о смерти. Эта фраза рикошетом отразилась от стенок моего черепа. Я осторожно развернула бумагу, чувствуя, как крабье мясо под соусом чили переворачивается в желудке.
Внутри оказалась книга.
Старинная книга в переплете из коричневой телячьей кожи с простыми украшениями в виде прямых линий на обложке и с четырьмя приподнятыми и закругленными ребрами на корешке, на равных расстояниях друг от друга. Мои пальцы с удовольствием скользнули по переплету, словно это была кожа живого существа.