— Я бы на вашем месте не привередничал! — вскричал Бингли. — Слово чести, никогда прежде я не встречал столько славных девушек, и некоторые чрезвычайно миловидны.
— С единственной красивой девушкой танцуете вы, — ответствовал г-н Дарси, устремив взор на старшую сестру Беннет.
— О, в жизни я не зрел существа прекраснее! Но позади вас сидит одна из ее сестер — она очень миловидна и, смею заметить, очень приятна. Дозвольте мне попросить мою партнершу — она вас представит.
— Это вы о ком? — Обернувшись, г-н Дарси взглянул на Элизабет, перехватил ее взгляд, отвел глаза и холодно изрек: — Она недурственна, однако недостаточно красива, чтобы искусить меня; я же нынче не в настроеньи удостаивать вниманья дам, коими пренебрегли остальные. Возвращайтесь лучше к партнерше и насладитесь ее улыбками — со мною вы лишь теряете время.
Г-н Бингли последовал сему совету. Г-н Дарси отошел прочь; Элизабет вовсе не питала к нему теплых чувств. Она, впрочем, с немалым воодушевленьем пересказала сию историю подругам, поскольку обладала нравом жизнерадостным и игривым и курьезами наслаждалась.
В общем и целом все семейство славно провело вечер. Г-жа Беннет созерцала, как гости из Незерфилда восхищаются ее старшей дочерью. Г-н Бингли танцовал с Джейн дважды, и к тому же ее заметили его сестры. Джейн наслаждалась не меньше матери, пускай и тише. Элизабет сопереживала сестриной радости. Мэри слышала, как ее рекомендовали юной г-же Бингли как наикультурнейшую девицу в окру́ге; Кэтрин же и Лидию удача не оставила без партнеров, а только сие девиц пока и занимало в балах. Таким образом, в добром расположеньи духа все вернулись в свое жилище в Лонгборне, единственный господский дом в этой деревне. Возвратившись, они обнаружили, что г-н Беннет еще не ложился. Погрузившись в книгу, о времени он забывал, а в сем случае питал немалое любопытство касательно вечера, кой предвкушался с таким восторгом. Г-н Беннет, пожалуй, надеялся, что все ожиданья супруги касательно приезжего будут обмануты, однако ему вскорости изложили совершенно иную историю.
— Ах, дорогуша господин Беннет, — молвила г-жа Беннет, переступая порог, — мы провели совершенно прелестный вечер, совершенно замечательный получился бал. Жаль, что вас не было. Нашей Джейн так восхищались — что может быть лучше? Все твердили, как чудесно она выглядит, а господин Бингли счел ее весьма прекрасной и дважды с нею танцовал. Вы только подумайте, дорогуша, он танцовал с нею дважды, честное слово, и лишь ее одну в целой зале пригласил во второй раз. Поначалу-то он пригласил юную госпожу Лукас. Я рассердилась, как их вместе увидала, но, тем не менее же, ею он вовсе не восторгался — вообще-то кому охота ею восторгаться, сами знаете; а Джейн его, я так думаю, восхитила, еще когда с партнером шла. Ну, он спросил, кто она такая, был представлен и пригласил ее на следующие два танца. Потом третью пару он танцовал с юной госпожою Кинг, четвертую — с Марией Лукас, пятую снова с Джейн, шестую с Лиззи, а Boulanger…[2]
— Если б он питал хоть малейшее сочувствие ко мне, — в нетерпеньи вскричал ее супруг, — он танцовал бы вдвое меньше. О, отчего не растянул он лодыжку в первом же танце!
— Ах, дорогуша, — продолжала г-жа Беннет, — мне он очень понравился. Столь необычайно красив! и сестры его очаровательны. В жизни я не видала ничего элегантнее их туалетов. А кружева на платье госпожи Хёрст…
Ее снова прервали. Г-н Беннет воспротивился всякому описанью нарядов. Посему супруге его пришлось искать иной поворот беседы и с немалой едкостью и некоторыми преувеличеньями поведать об ужасной грубости г-на Дарси.
— Но уверяю вас, — прибавила она, — Лиззи мало теряет, не удовлетворяя вкусы этого человека, ибо он крайне отталкивающ, гадок и вовсе не стоит обходительности. Такой заносчивый, такой самоуверенный — сие попросту невыносимо. Бродил да бродил по зале, воображал, будто весь из себя величествен! Недостаточно красива, чтоб с нею танцовать! Жаль, что вас не было, дорогуша, — вы бы его приструнили, как вы умеете. Мне он не понравился до крайности.
Глава IV
Едва Джейн и Элизабет остались наедине, старшая сестра, прежде восхищавшаяся г-ном Бингли сдержанно, поведала, как восторгается им.
— Он таков, каким надлежит быть молодому человеку, — сказала она. — Разумный, мягкий, жизнерадостный; и я никогда не видела столь замечательных манер — такая сердечность и такое совершенство воспитанья!
— И к тому же он красив, — отвечала Элизабет, — каким молодому человеку тоже полагается быть, если он способен. Итак, характер его совершенен.
— Мне сильно польстило, что он пригласил меня во второй раз. Я не ожидала подобного комплимента.
— Правда? А я ожидала. В сем и разница меж нами. Тебя комплименты неизменно застают врасплох, меня же — никогда. Что может быть естественнее, чем пригласить тебя снова? Ты раз в пять красивее любой дамы в зале — он же не слепой. Дабы сие увидеть, ему не нужна галантность. Итак, он очень мил, и я дозволяю тебе питать к нему симпатию. Тебе нравились персоны и поглупее.
— Лиззи, милая!
— Ты, знаешь ли, чересчур уж склонна любить людей вообще. Ни в ком не видишь слабостей. Все мнится тебе добрым и приятным. Я в жизни не слыхала, чтоб ты дурно о ком-нибудь отозвалась.
— Я бы не желала порицать человека опрометчиво; однако я всегда говорю, что у меня на сердце.
— Я знаю; это и удивительно. С твоей здравостью — и столь неподдельная слепота к чужим порокам и вздору! Притворная щедрость души распространена немало — ее встречаешь повсюду. Но быть щедрой без чванства либо умысла, во всяком нраве уметь распознать хорошее, возвысить его, а о дурном умолчать, — к сему способна ты одна. И, кстати, его сестры тебе тоже понравились? Они себя ведут иначе.
— Разумеется, не понравились — вначале. Но они весьма приятные дамы, если с ними поговорить. Госпожа Бингли будет жить с братом и вести хозяйство, и я сильно ошибусь, если она не окажется милейшей соседкой.
Элизабет выслушала молча, однако не поддалась: дамы на балу не желали со всеми быть приветливыми; будучи проницательнее сестры и менее податлива, а равно обладая сужденьями, не затуманенными вниманьем к собственной персоне, Элизабет крайне мало склонна была сих дам одобрять. Да, они были весьма элегантны, не лишены благодушия в минуту удовольствия, не без таланта к обходительности, если такова была их цель, однако горделивы и самодовольны. Они были довольно красивы, учились в одном из первых частных пансионов города, располагали наследством в двадцать тысяч фунтов, имели привычку тратить больше, нежели до́лжно, и вращались в высшем обществе, а стало быть, как ни посмотри, имели право высоко ценить себя и ни в грош не ставить всех прочих. Они