Как ты поступишь со мною, так я поступлю с тобой.

Девиз Лодовико Сфорцы

— Леонардо, — прошептала темнота.

Зашуршал шелк — и руки Джиневры де Бенчи обвили шею Леонардо. Девушке только что миновало семнадцать, она была высокая, пухленькая и сладостно пахла мускусом. Ее лицо — круглое, гладкое, с капельками пота — касалось его лица.

— Зачем ты здесь? — спросил Леонардо. — Тут жарко, как в печи.

Он крепко поцеловал ее, словно этот простой поцелуй мог превратить их в духов и слить воедино, а потом увлек под лестницу, где всегда прятался с тех пор, как двенадцатилетним учеником вошел в этот дом. Чулан для кедровых досок, что был сейчас у него за спиной, казался тогда большим, как домик в городке Винчи, где он родился. Интересно, подумал Леонардо, целы ли еще свечи, некогда украденные в цехе художников, — он спрятал их здесь, в чулане, вместе со своими ранними записными книжками и рукописями.

Возбужденный, он торопливо, но ловко задрал ее сорочку и шелковое верхнее платье и тесно прижал девушку к себе. Они частенько танцевали такой танец — однажды даже в спальне Джиневры в доме ее отца — и никогда не пресыщались им.

— Тише, Леонардо, ты сломаешь мне ребра! — возмущалась она, тем не менее позволяя себя ласкать. — Я ждала тебя здесь не для этого. Да и мастер Андреа только что звал тебя. Как же с ним-то быть?

— Мастер Андреа! — крикнул Леонардо, задрав голову, хотя наверху была непроглядная темнота. — Я скоро приду!

— Чем ты там занят, Леонардо? — откликнулся сверху мастер. — С кошкой возишься?

Из студии, которая одновременно служила и гостиной, донесся смех. Возле Андреа вечно крутились шесть-семь кошек — он считал, что они куда смышленей и достойней его дружбы, чем его вдовая сестрица или любой бедный родственник, не говоря уже об учениках.

Джиневра оттолкнула Леонардо и легонько его шлепнула.

— Я тут готовлю кое-что интересное для тебя и твоих гостей! — отозвался Леонардо. — Мне надо чуть-чуть подумать. Наберись терпения, старина!

Леонардо славился как шутник, музыкант и фокусник, а потому был желанным гостем на любой вечеринке, хотя и говорил на весьма сомнительной латыни.

— Старина?! — взвился Андреа. — Убирайся, и пусть Медичи кормит тебя сегодня ужином! Может, он и пустит тебя в сад — поспать среди статуй, которые я чинил один, у тебя-то не вышло!

Леонардо услышал, как заскрипели половицы, — Верроккьо шагал по мастерской, взывая к друзьям: «Вы слышали, как назвал меня этот молокосос?..»

Леонардо обнял Джиневру, но она отстранилась.

— Папа наверху с мессером Николини. Я сказала всем, что иду вздремнуть, и ждала тебя, потому что хотела сказать тебе кое-что очень важное.

Леонардо отшатнулся, когда она помянула Луиджи ди Бернардо Николини, делового партнера ее отца в торговле шелком. Николини был стар, угрюм и лыс. И очень, очень богат.

— И что же?

Джиневра резко, нервно вздохнула и, помолчав, сказала:

— У моей семьи… затруднения.

— Денежные?

— Да, но все куда хуже, чем я тебе говорила. Папа не сможет расплатиться с долгами, не продав имущества.

— Ну, может, это и будет разумно. Он смог бы тогда…

— Я не допущу, чтобы он обесчестил семью.

— А при чем тут мессер Николини? — поинтересовался Леонардо, чувствуя, как его обдает жаром тревоги. Чувства кипели в нем, сжигая горло, как кислота сжигает цинк. Сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из горла.

— Мессер Николини предложил тысячу золотых флоринов — в долг, чтобы папа мог дать мне достойное приданое.

— Ах вот оно что! — холодно проговорил Леонардо. — Долг, который никогда не вернут.

Джиневра промолчала.

— Ты просватана за него?

— Да, — прошептала она.

— Так я и думал. Старый похотливый боров. А что будет с нами? Или тебе все равно?

— Я кое-что придумала, Леонардо, — спокойно сказала Джиневра.

Но Леонардо будто не слышал ее.

— Но ведь твой отец знает о наших чувствах?

— Нет, он думает, что мы просто хорошие друзья.

— Но ты же собиралась сказать ему, мы говорили…

— Я не смогла.

— Потому что я рожден вне брака.

— Потому что ты беден… пока. А он по уши в долгах.

— Но он может занять денег — он человек почтенный.

— Дело зашло слишком далеко. Поэтому я и сказала отцу, что с тобой мы только друзья и что я выйду за мессера Николини. Папа любит меня, и его волнует, что в семнадцать лет я все еще не замужем.

— Тогда все решено.

Леонардо чувствовал, что каменеет.

— Ничего не решено, Леонардо. Ты не понял? Это уловка, вроде твоих розыгрышей. Когда папа получит деньги, когда все устроится, я скажу ему, что люблю тебя, что раньше не понимала этого и просто не могу согласиться на брак с другим.

— Тогда будет поздно.

Леонардо сказал это обреченно, хоть ему и стало полегче. Тревога ушла, но в пустоте, оставленной ею, разгорался гнев. А Леонардо не мог пока дать ему вырваться. Дай он волю гневу — и неминуемо потеряет Джиневру.

— Твоему отцу придется возвращать деньги мессеру Николини, по меньшей мере приданое. Будет скандал.

— К тому времени дела у папы наладятся. Он сможет отдать деньги. Ему просто нужна передышка. — Она тихонько рассмеялась. — И скандала никакого не будет, милый мой Леонардо.