Туман рассеялся, и плац осветили лучи осеннего солнца. По краям плаца еще виднелась дорожка для тренировки лошадей. Площадь лагеря составляла не более 0,8 гектара, и короткая прогулка в любом направлении оканчивалась забором из колючей проволоки. Двадцать зданий лагеря располагались вдоль улиц, которые шли от главной площади. В одноэтажном блоке напротив бараков, где их брили ночью, размещался лагерный госпиталь — несколько комнат, отведенных для тех, кто был слишком болен и не мог работать. Никаких лекарств, разумеется, не было, но эсэсовцы должны были поддерживать видимость адекватного ухода за заключенными[150].
Витольд предчувствовал, что найдет Деринга в больнице, но не знал, как туда попасть, поэтому решил изучить территорию лагеря. В углу стоял блок, отведенный для штрафного отряда, состоявшего из священников и евреев. В противоположном углу, рядом с кухней под открытым небом, был сарайчик столярного отряда. Отдел регистрации, где хранились личные дела заключенных, находился рядом с главными воротами и караульным помещением[151].
В стороне от кучки заключенных Витольд заметил красивого мужчину, который сидел на груде камней. На нем были его собственные грязные парадные туфли (у эсэсовцев закончились сабо), как будто его арестовали прямо на торжественном ужине. Полосатая рубаха на спине была поднята, и другой заключенный осматривал его синяки.
«Эти чертовы капо ничего не понимают в военной муштре, — с горечью жаловался человек, сидевший на камнях. — Если бы они только позволили мне заняться этим, весь блок маршировал бы, как на параде, — и никого не пришлось бы бить!»[152]
Эта мысль показалась его товарищу — тощему парню с ехидным взглядом — настолько нелепой, что он не сдержался и воскликнул: «Ты что, забыл, где находишься? В военной академии, что ли, муштруешь курсантов? Посмотри на себя — ты больше похож на нищего или на арестанта, чем на офицера. Мы должны забыть, кем мы были, и стараться не потерять то, что от нас осталось»[153].
Витольд подошел и спросил, офицеры ли они. Ехидный представился Константином Пекарским и предложил называть его Кон (то есть «кот» по-польски). Человека с синяками звали Мечислав Лебиш. Они оба были лейтенантами конной артиллерии и прибыли в одной партии с Витольдом прошлой ночью. Мечислава избили в уборной из-за того, что он возмутился, увидев, как капо обращались с заключенным-евреем.
Концентрационный лагерь Аушвиц, 1940 год
Джон Гилкс
Все трое обменялись своими наблюдениями. Больше всех говорил Кон, он даже похвастался своими успехами в прыжках на лошади, чем вызвал у Витольда улыбку. Витольд уже собирался уходить, когда ему преградил путь грузный немец. Это был капо, управлявший блоком Кона. Ему нужны были добровольцы, но никто не вызвался, и он выбрал десять человек, в том числе Кона и Витольда, и приказал следовать за ним. Заключенным предстояло набивать матрасы опилками. Это была довольно простая задача, и Кону удалось хоть немного отдохнуть после дневной муштры. С плаца доносились звуки побоев, а затем послышалось нестройное пение[154].
Кон Пекарский. Ок. 1941 года.
Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау
Пока они работали, Витольд потихоньку расспросил Кона о службе. «Он говорил очень мягко, без гонора, — вспоминал Кон, — и предпочитал слушать, а не выражать собственное мнение». В тот момент Кон даже не догадывался, что Витольд проверяет его как потенциального кандидата в члены ячейки Сопротивления[155].
Перед ужином состоялась последняя перекличка, во время которой больные заключенные, пытавшиеся попасть в госпиталь, должны были раздеться догола и пройтись перед заместителем коменданта Фричем. Большинство из них после одного-двух ударов возвращались обратно в строй. В госпиталь направляли только тех, у кого были сломаны руки или ноги или наблюдалось сильное истощение. Витольд снова подумал о Деринге и, вероятно, принялся размышлять, как попасть в госпиталь, не подвергаясь осмотру. Умерших за день сложили в ряд, посчитали и отнесли в крематорий[156].
Заключенные вернулись в свои бараки на ужин. Каждому блоку полагалось несколько буханок хлеба, который доставляли из пекарни, расположенной за пределами лагеря. Задача Витольда состояла в том, чтобы разделить темный, тяжелый хлеб на порции примерно по двести граммов. Он раздавал хлеб с полоской свиного сала и кружкой кофе, приготовленного на отвратительной на вкус воде. Опытные заключенные советовали новичкам оставить часть хлеба на завтрак, но люди были слишком голодны, чтобы удержаться от соблазна съесть всё до крошки[157].
После еды помощник Шталлера, Кацик, стал обучать заключенных лагерной песне — это были как раз те странные звуки, которые Витольд слышал днем. Их капо очень любит музыку, объяснил Кацик, и плохое исполнение сильно разочарует его. Пронзительным, жалобным голосом, который в других обстоятельствах вызвал бы у присутствующих смех, Кацик затянул первую строчку переделанной военной песни: «Я нахожусь в лагере Аушвиц, день, месяц, год, / Но я счастлив и с радостью думаю о родных, которые так далеко». Весь вечер они репетировали, а Шталлер время от времени просовывался в дверь, наклоняясь вперед, и слушал, сложив руки за спиной, будто испытывал огромное удовольствие[158].
Прозвучал гонг, означавший «отбой». Заключенные уложили свои матрасы на пол и легли, чтобы Витольд сосчитал их и доложил Шталлеру. Потом капо прохаживался вдоль рядов, приказывая то одному, то другому заключенному показать ему ногу — так он проверял их чистоту. Нарушители получали несколько ударов по ягодицам. Наконец, Шталлер, тяжело дыша, выключил свет. После первого дня в лагере Витольд начал осознавать, что идея устроить побег наивна. Он должен предупредить Варшаву об условиях содержания в лагере. Интуиция подсказывала Витольду, что другие испытают такой же ужас, как и он сам. Если Ровецкий сообщит британцам, они обязательно отреагируют. Но кому можно доверить передачу сообщений на волю? Витольд надеялся, что какие-то идеи подскажет Деринг. Главное — найти его[159].
Глава 4. Выжившие
Аушвиц, 23 сентября 1940 годаНа следующее утро после переклички Витольд направился в госпиталь. Он надеялся найти Деринга. Капо набирали заключенных в отряды для работы за территорией лагеря. Новоприбывшие в замешательстве толпились у ворот, и бригадир крикнул, что всех их выпорет. Витольд с удивлением заметил, что этот поляк, отвернувшись от эсэсовцев, осторожно подмигивает заключенным[160].
Витольд присоединился к больным, в ожидании проверки построившимся в шеренгу возле госпиталя. Утренняя процедура отличалась от вечерней: не нужно было ни перед кем прохаживаться, но те, кого отбраковали, считались уклоняющимися от работы, и их отправляли на плац для занятий спортом. Тем не менее в очереди были десятки заключенных. Немец-капо Ганс Бок, следивший за приемом больных, стоял на ступенях госпитального блока в белом халате и с деревянным стетоскопом в руке. Медицинского образования у него не