Мне задали несколько вопросов, чтобы убедиться, что Тина возьмет на себя ответственность за крещение ребенка. Я отметил, что и она, и маленький Джимми живут в нашем городе, где мы можем их поддерживать.
Мы все представляли себе неприятную картину: Тина с подростковыми прыщами и всем прочим, маленький Джимми у нее на руках; отца давно и след простыл; и когда будет задан заветный вопрос, на ноги поднимется только Милдред Кори. Нам всем было больно об этом думать. Но совет разрешил провести крещение. Его назначили на последнее воскресенье поста.
Церковь в тот день была полна народу, как и всегда бывает перед Рождеством. К алтарю нервно, живо, улыбаясь только мне и немного дрожа, подошла Тина с месячным Джимми на руках.
Эта молодая мать была так одинока. Их с ребенком ждала непростая жизнь.
Я начал службу, а затем, отыскивая глазами Милдред Кори, задал свой вопрос: «Кто стоит с этим ребенком?» Я слегка кивнул Милдред, намекая, что ей нужно встать. Она медленно поднялась, глядя по сторонам, а затем ответила мне улыбкой.
Я перевел глаза обратно к молитвеннику. Я собирался задать Тине церемониальные вопросы для родителей, но тут заметил движение среди слушателей.
Поднялся Ангус Макдоннел и Минни вместе с ним. Затем встала еще одна пожилая пара. Затем учитель шестых классов в воскресной школе, молодая пара новых прихожан, и вскоре перед моим недоверчивым взором вся церковь стояла вместе с маленьким Джимми.
Тина плакала, Милдред Кори держалась за скамью, будто стоя на палубе качающегося корабля. В каком-то смысле так оно и было.
В утренней проповеди в тот день прозвучали несколько строк из Евангелие от Иоанна:
Господь даровал нам любовь, и мы называемся чадами Его… Никто не видел Бога никогда; если мы возлюбим друг друга, Господь будет с нами, и Его любовь будет в нас безусловна… В любви нет страха, но безусловная любовь прогоняет страх.
На той церемонии крещения старые слова ожили; они воплотились в жизнь, и все ощутили это.
Преподобный Майкл ЛиндваллИдеальный сын
Когда мне было двадцать шесть, я родила прекрасного сына: у Джорджа были черные волосы и зеленые глаза, обрамленные длиннющими ресницами. Он заговорил в девять месяцев, начал ходить в десять и научился кататься на лыжах, когда ему было два года. Он был моей радостью, и я не знала, что способна любить кого-то так, как любила его.
Как и все мамы, я часто думала о том, кем Джордж станет, когда вырастет. Может быть, инженером. Совершенно точно лыжником. Он был так умен, что ему нашлось место в школе для одаренных детей. Однажды, когда я хвасталась сыном перед подругой, она сказала:
– Хорошо, что Джордж оказался идеальным ребенком. А ты любила бы его, если бы он не был таким?
Ее вопрос заставил меня задуматься, но потом я забыла о нем – до следующего года.
Однажды, когда Джорджу было восемь лет, он проснулся и не смог разогнуть ступню. Он мог ходить, опираясь лишь на пятку. Пока мы водили его по врачам, спазмы поднялись вверх по ноге и начали сковывать и вторую. Перебрав множество диагнозов, мы выяснили, что его поразила торсионная дистония – состояние, близкое к церебральному параличу. Он будет жить, но потеряет способность ходить, если вообще сможет контролировать большую часть мышц, сведенных болезненными непроизвольными спазмами.
Я возненавидела Бога – за то, что он по какой-то ошибке доверил мне ребенка-инвалида; себя – за то, что мои гены сделали моего сына больным; Джорджа – за то, что он такой кривой и скрюченный.
Мне было стыдно ходить с ним по улице: люди глазели и быстро отводили взгляд либо смотрели на нас с жалостью. Иногда мне самой не хотелось на него смотреть, чтобы не видеть его уродства. Я кричала, чтобы он выпрямился, чтобы скрыл свою беспомощность. Он улыбался и отвечал:
– Мама, я стараюсь.
Он больше не казался мне красивым: я видела его скрюченные ноги, руки, спину, пальцы. Я больше не хотела любить его, потому что боялась потерять. Я перестала мечтать о том, кем он станет, потому что он вообще мог не дожить до зрелого возраста. Я постоянно думала о том, что не смогу потанцевать с ним на его свадьбе.
Увидев, как Джордж своими искривленными ногами пытается стоять на любимом скейтборде, я почувствовала, как разбивается мое сердце. Я отняла у него скейтборд и убрала в шкаф, сказав, что достану «как-нибудь потом».
Я осознала, что Джордж учил меня; эта любовь была уроком.
Каждую ночь, когда мы читали перед сном, Джордж задавал мне один и тот же вопрос:
– Как думаешь, если мы очень сильно помолимся, я смогу ходить, когда проснусь?
– Нет, но я думаю, что нам все равно нужно помолиться.
– Но мама, дети зовут меня больным уродом и больше со мной не играют. У меня больше нет друзей. Я их ненавижу. Я ненавижу себя.
Мы испробовали все возможные лекарства, диеты и врачей. Я вступила в Общество медицинских исследований дистонии и основала Общество дистонии в Англии. Я посвятила жизнь тому, чтобы найти исцеление этой болезни. Я хотела, чтобы мой сын снова стал нормальным.
Понемногу, глядя на то, как спокойно Джордж относится к своей болезни, я смогла с ней смириться, но страх по-прежнему не давал мне ничего делать. Затем подруга затащила меня на групповую медитацию. Ежедневные практики помогли мне найти умиротворение.
До тех пор я чувствовала себя спокойно, только когда мне было легко жить; теперь же я испытывала такую сильную любовь, что даже не понимала, как такое возможно. Я осознала, что Джордж учил меня; эта любовь была уроком.
Тогда я поняла, что Джордж был и всегда будет самим собой – пусть немного скособоченным, непохожим на других детей, но все равно он – мой сын. Я перестала стесняться того, что он не может стоять ровно. Я приняла тот факт, что он не вырастет и не будет иметь тех же возможностей, что и все остальные. Но он будет спокойнее, целеустремленнее и смелее всех, кого я знала.
В конце концов лечение стабилизировало состояние Джорджа. Он не контролировал ноги и мог ходить только с костылями. Но он не забросил лыжи. Опираясь на лыжные палки, он несся с гор с неумолимым упорством, которое принесло ему место в параолимпийской команде США по лыжному спорту. Он