Каждый погожий денек эти существа озадачивали меня своим поведением, лишний раз подчеркивая мое невежество. Одним из тех, кто меня больше всего интриговал и выводил из себя, был навозный жук. Лежа на земле рядом с моим псом Роджером, похожим на дышащую горку из вьющихся черных завитков, я наблюдал за тем, как два блестящих смоляных жука с носорожьими рогами вместе катят (с невероятным упорством) идеально круглый навозный комок. Для начала я хотел понять, как им удалось скатать такой невероятный шар. Я знал по собственному опыту с глиной и пластилином, что добиться этого жутко трудно, как бы ты ни мял и ни раскатывал материал, а эти навозные жуки, не располагая кронциркулем или еще каким-то инструментом, только собственными кривыми лапками умудрялись создавать шары округлые, как луна. И тут же возникал второй вопрос. Зачем они его сделали и куда катят?
Эту проблему я решил однажды, по крайней мере отчасти, когда посвятил целое утро двум навозным жукам, игнорируя других насекомых, а также тихие стоны и зевки скучающего Роджера. Я медленно, вымученно следовал за ними на четвереньках, дюйм за дюймом, по нашему садику, для меня совсем маленькому, тогда как для жуков это был огромный мир. Наконец они добрались до земляного холмика возле живой изгороди фуксий. Вкатить навозный комок на вершину было монументальной задачей, несколько раз они оступались, и шар скатывался к подножию, а жуки кидались за ним, костеря друг друга в моем воображении. Но в результате они своего добились и покатили шар вниз по противоположному склону. У подножия холмика я впервые заметил нечто вроде колодца в земле – туда-то они и направлялись. Когда до него оставалась пара дюймов, один из жуков поспешил залезть в колодец задом и принялся отчаянно жестикулировать передними лапками, пока второй с невероятными усилиями (я, кажется, слышал, как он отдувается) подкатывал шар к зияющему отверстию. После продолжительного тяни-толкай шар медленно исчез в колодце, а вместе с ним и жуки. Я был сильно раздосадован. Они явно собирались употребить навозную кучу, но если они будут это делать под землей, то как я увижу результат? В надежде, что меня кто-нибудь просветит, я спросил за обедом: что делают навозные жуки с навозом? Мой вопрос вызвал легкое замешательство.
– Наверное, они его как-то используют, – несколько туманно высказалась мать.
– Я надеюсь, ты не собираешься тайно пронести их в дом? – спросил Ларри. – Я отказываюсь жить на вилле, где пол украшен кучами навоза.
– Ну что ты, дорогой, он так не поступит, – умиротворяюще, не веря в собственные слова, заверила его мать.
– Мое дело – предупредить, – сказал Ларри. – Сдается мне, что у него в спальне уже живут самые опасные насекомые из нашего сада.
– Вероятно, он им нужен для тепла, – подал голос Лесли, успевший обдумать мой вопрос. – Навоз – он теплый. Особые ферменты.
– Если нам понадобится центральное отопление, я буду иметь это в виду, – съязвил Ларри.
– А может, они его едят? – предположила Марго.
– Марго, дорогая, только не за обедом, – попросила мать.
Как всегда, домашние, ничего не знающие о биологии, меня подвели.
– Тебе надо почитать Фабра, – сказал Ларри, рассеянно накладывая еще одну тарелку рагу, о котором только что заметил матери, что в нем не хватает остроты.
Я из вежливости поинтересовался, что это или кто это. Поскольку предложение исходило от Ларри, я был уверен, что Фабр окажется каким-нибудь малоизвестным средневековым поэтом.
– Натуралист, – ответил он с набитым ртом, наставив на меня вилку. – Писал про насекомых и все такое. Я попробую раздобыть для тебя экземпляр.
Потрясенный таким великодушием со стороны старшего брата, я постарался в ближайшие дни вести себя тише воды ниже травы, чтобы не вызвать его гнев, но время шло, книга не приходила, и в конце концов я про нее забыл и посвятил себя другим насекомым в нашем саду.
Но вопросы преследовали меня и не давали мне покоя на каждом шагу. Почему шмели-плотники вырезают кругляшки из листьев розы и улетают с ними? Почему муравьи устраивают что-то вроде страстных баталий с полчищем зеленых мушек, облюбовавших в нашем саду разные растения? Что это за странные янтарно-прозрачные тела, похожие на трупы насекомых или панцири, прилипли к стеблям травы и стволам олив? Одна оболочка, хрупкая как зола, оставшаяся от некоего существа с луковичным телом, выпуклыми глазами и парой толстеньких колючих передних лапок. Почему у всех панцирей трещинка на спине? Что это, следствие нападения и высосанных жизненных соков? А если так, то кто были эти нападавшие? В голове моей, как в котле, варились десятки вопросов, на которые моя семья не могла дать ответы.
Как-то утром к нам приехал Спиро, когда я на кухне показывал матери мое последнее приобретение, длинную и тонкую карамельного цвета сороконожку, которая, доказывал я, светится ночью, а мать отказывалась мне верить. Спиро ввалился, обливаясь потом и, как всегда, свирепый и озабоченный.
– Я привозить ваши письма, миссис Даррелл, – обратился он к матери и, взглянув на меня, добавил: – Доброе утро, господин Джерри.
По своей невинности полагая, что он одобрит мое новое сокровище, я сунул ему под нос банку из-под варенья и попросил заглянуть внутрь. Он бросил короткий взгляд на дно, где сороконожка нарезала круги, как заводной игрушечный поезд, выронил на пол всю корреспонденцию и спешно ретировался за кухонный стол.
– Господь правый! – вскричал он. – Зачем вы это?
Удивленный такой реакцией, я сказал, что это всего лишь сороконожка.
– Ядовитые тварь, – объяснил он матери. – Мистер Джерри не должен такие иметь.
– Возможно, – выразилась она расплывчато. – Но такие уж у него интересы. Дорогой, вынеси ее в сад, подальше от Спиро.
– Он меня пугать, – услышал я, покидая кухню с драгоценной банкой. – Клянусь Господь, миссис Даррелл, он приносит такое, что меня пугать.
Мне удалось пронести банку в свою спальню, так что никто из домашних этого не видел. Я переложил сороконожку в блюдце, которое изящно украсил мхом и кусочками коры. Я твердо решил, что заставлю семью оценить фосфоресцирующее чудо: после ужина устрою для них пиротехническое представление. Но вышло так, что все это напрочь вылетело у меня из головы, поскольку вместе с прочей корреспонденцией пришла внушительная бандероль в коричневой оберточной бумаге, и прямо за ужином Ларри, бросив на