– Она не настоящая, – сказала Хиллари, фыркнув. – Позерша. Подстава.
– И кому понадобилось нас подставлять? – выкрикнул кто-то.
– Администрации. Директору. Кому же еще? Не суть.
Хиллари мотнула головой, словно отмахиваясь от нелепого вопроса.
– Зачем? – метнулась в воздух рука.
– Поднимать «школьный дух», – процедила Хиллари. – Думают, в прошлом году тут вообще был мертвый сезон. Думают, если заслать сюда какую-нибудь чудачку…
– Типа как подсовывают нариков?
Хиллари перевела взгляд на говорившего, затем продолжила:
– …какую-нибудь чудачку, чтобы она нас расшевелила, то, может, кое-какие ученики захотят болеть за команду или вступить в клуб.
– Вместо того, чтобы целоваться в библиотеке, – раздался другой голос.
Все засмеялись, но тут зазвенел звонок, и мы прошли внутрь.
Теория Хиллари Кимбл разлетелась по всей школе и пользовалась популярностью.
– Думаешь, Хиллари права? – спросил меня Кевин. – Насчет того, что Старгерл – это подсадная утка?
Я фыркнул.
– Слышал бы ты себя.
– А чего такого? – развел он руками.
– Это же старшая школа района Майка, – напомнил я ему. – А не какое-нибудь отделение ЦРУ.
– Возможно, – сказал он. – Но, надеюсь, Хиллари права.
– Что значит «надеюсь»? Если она не настоящая ученица, то мы не сможем пригласить ее в «Будет жарко».
Кевин покачал головой и усмехнулся.
– Вы, мистер режиссер, как всегда, не видите всей картины. Мы можем воспользоваться передачей, чтобы вывести ее на чистую воду. Не понимаешь, что ли?
Он снова сделал пальцами рамку.
– «Будет жарко»! Сегодня в эфире будет грандиозное разоблачение!
– Значит, ты хочешь, чтобы она оказалась ненастоящей? – уставился я на него.
Улыбка его растянулась от уха до уха.
– Естественно! Тогда «Будет жарко» взлетит в рейтингах до небес!
Следовало признать: чем больше я слышал про нее, тем легче было поверить в то, что она действительно подсадная утка, мистификация, но никак не реальная девчонка. На второй день она явилась в ярко-красном мешковатом комбинезоне, обрезанном как шорты. Ее соломенные волосы были заплетены в две косички, каждая повязана ярко-красным бантом. На каждой щеке алел круг румян, а на носу красовались неестественно большие пятна веснушек. Выглядела она, как Хайди или Бо Пип из мультиков.
На обеде она снова сидела одна за своим столиком. Как и прежде, покончив с едой, она взяла в руки укулеле. Но на этот раз не стала играть, а встала и пошла между столиками, разглядывая собравшихся. Переводила такой пристальный взгляд с одного на другого, какого не ожидаешь от незнакомого человека. Казалось, она кого-то ищет, и всем в столовой сразу же стало не по себе.
Когда она приблизилась к нашему столику, у меня мелькнула мысль: «А что, если она ищет меня?» Эта мысль почему-то меня ужаснула. Я отвернулся и посмотрел на Кевина. Тот же взглянул на нее, глуповато осклабился, помахал ладонью и прошептал:
– Привет, Старгерл!
Ответа я не услышал. Я буквально затылком чувствовал, как она проходит мимо меня.
Остановившись через два столика, она улыбнулась пухлому старшекласснику по имени Алан Ферко. Все в столовой застыли. Старгерл наконец-то принялась перебирать струны укулеле. И петь. На этот раз «С днем рожденья тебя». Когда дело дошло до имени, она пропела не просто его имя, а имя и фамилию целиком:
С днем рожденья,
дорогой Алан Феер-коооо…
Лицо Алана Ферко побагровело, как бантики Бо Пип. Со всех сторон послышались свист и смешки – как я подумал, скорее в адрес Ферко, чем в адрес Звездной. Когда Старгерл бодрым шагом вышла из помещения, я увидел, как Хиллари Кимбл поднимается со своего места и что-то говорит, но не расслышал, что именно.
– Вот что я тебе скажу, – произнес Кевин, когда мы присоединились к другим в коридоре. – Уж лучше бы она оказалась подсадной уткой.
Я спросил, что он имеет в виду.
– Я имею в виду, что если она настоящая, то ей несдобровать. Сколько, по-твоему, такая настоящая, как она, тут продержится?
Хороший вопрос.
Старшую районную школу Майки, или сокращенно СРШМ, никак нельзя было назвать рассадником нонконформизма. Конечно, тут наблюдалось кое-какое разнообразие, но в очень узком диапазоне: все мы носили примерно одну и ту же одежду, одинаково говорили, ели одну и ту же еду, слушали одну и ту же музыку. Даже у наших тупиц и ботаников на лбу было ясно написано: СРШМ. Если нам порой и случалось как-то отличиться, то мы быстро возвращались на место, словно оттянутая и отпущенная резинка.
Кевин был прав. Казалось невероятным, что Старгерл среди нас уживется – или, по крайней мере, сохранит свою оригинальность. Но также было ясно, что Хиллари Кимбл наполовину права: если еще можно сомневаться в том, что эта персона, называющая себя «Старгерл», – подсадная утка или приманка, но то, что она не настоящая, – факт.
Это уж точно не вызывало сомнений.
В те первые недели сентября она словно поставила себе целью поразить нас своими нарядами. То блестящее платье в стиле 1920-х. То индейская кожаная куртка. То кимоно. Однажды она пришла в джинсовой мини-юбке и в зеленых чулках, причем по одной ноге как будто ползла целая вереница значков в виде божьих коровок и бабочек. «Нормой» для нее считались длинные, до пят, платья и юбки времен первопроходцев.
Раз в пару дней в столовой она обязательно вдохновенно пела кому-нибудь «С днем рожденья». Я радовался, что у меня день рождения летом.
В коридоре она здоровалась с совершенно незнакомыми ей людьми. Двенадцатиклассники озирались, не веря, что какая-то десятиклассница может вести себя так дерзко.
На занятиях она постоянно вскидывала руку, задавая кучу вопросов, причем совершенно не по теме. Однажды на истории США она спросила про троллей.
На геометрии она пропела песню собственного сочинения про равнобедренные треугольники. Она называлась «Три стороны имею я, но только две равны».
Еще Старгерл записалась в команду по кроссу, занятия которой проводились на поле для гольфа округа Майка. Красными флажками был отмечен маршрут для бегунов. На первом же занятии, посреди трассы, она свернула налево, когда все другие – направо. На финише она так и не появилась, и ее исключили из команды.
Однажды в коридоре завизжала какая-то девочка, увидевшая, как из холщовой сумки Старгерл с изображением подсолнуха выглядывает бурая мордочка. Это была домашняя крыса Старгерл, которую она, оказывается, каждый день носила с собой в школу.
Однажды утром, когда у ее класса было занятие по физкультуре, начался сильный ливень. Учитель позвал всех внутрь. По дороге на следующий урок ученики выглянули из окна. И увидели Старгерл на улице. Под дождем. Она танцевала.
Нам хотелось как-то приструнить ее, привести к общему знаменателю, как это проделывалось с остальными, но никак не могли пробиться дальше того, чтобы обзывать ее «странной», «с приветом», «чокнутой». Ее поведение сбивало нас с толку. Как будто над всей нашей школой в безоблачном небе завис один большой вопрос:
«И ЧЕ?»
Казалось, все говорило в пользу предположения Хиллари Кимбл. Старгерл не была настоящей… Она не