– Я не хочу выбирать новеньких, – говорит Никки. Она потягивает свой напиток, теребя пальцами кулон из розового кварца, что висит у нее на шее. Она увлеклась кристаллами после смерти Шайлы. – Я еще не готова быть самой старшей.
– Я знаю, что ты имеешь в виду. Нет ощущения, что пришло время, – говорит Марла, выпуская в воздух облачко вейпа. Оно зависает над ней нимбом.
Алкоголь гудит у меня в ушах.
– Джаред хочет стать Игроком, – говорю я.
– И тебя это удивляет? – Никки поворачивается ко мне. Осенний листок застревает в ее волосах.
– Твой брат? – спрашивает Марла. – И что? Он довольно симпатичный.
– Фу, какая мерзость, – тихо ругаюсь я, думая о том, что следовало бы поговорить об этом с Никки наедине.
Марла – одна из нас, избранных Игроками, после того как ее в девятом классе приняли в «Голд Кост» и взяли в школьную сборную по хоккею, а парни-старшеклассники окрестили ее «лучшей задницей». Она росла в семье с четырьмя старшими братьями и могла похвастаться почти идеальным цветом лица – и то и другое вызывало зависть. Но она всегда казалась немного отстраненной, как будто жила в собственном замкнутом мирке. Я ни разу не бывала у нее дома и даже не знаю, где он находится. Она редко присоединялась к нашим ночным девичникам, предпочитая, по ее же словам, проводить время дома со своими братьями, которые ходили в Картрайтскую школу и, стало быть, ни под каким предлогом не могли оказаться в нашей компании. Так сказала нам Марла, когда заметила, как Никки пускает на них слюни после матча. И добавила, что им самим это в любом случае неинтересно. Они были совершенно равнодушны к «Голд Кост» – видимо, знали, что Марла никогда не променяет их на новых друзей и что она связалась с Игроками, просто чтобы обеспечить себе поступление в Дартмут[25]. Хоккей на траве поможет, говорила она. Как и ее блестящие математические способности. Но стандартизированные тесты она упорно проваливала. Только учебные пособия и шпаргалки из архива Игроков помогли ей получить почти идеальную оценку при сдаче SAT в прошлом году.
Ну, и еще морально нечистоплотный врач, который поставил ей диагноз СДВГ[26], чтобы она могла воспользоваться дополнительным временем на экзамене. Его сын тоже был Игроком несколько лет назад.
Иногда братья Марлы приезжали забрать ее с вечеринок, гоняя по извилистым лесистым дорогам Золотого берега на своем красном джипе «Рэнглер». Останавливаясь возле дома, они хором кричали ей из машины, но никогда не заходили внутрь.
– Мар-ла! – вопили они, пока она не появлялась в дверном проеме, выныривая из глубин дома. – Мар-ла! – Коротко взмахнув рукой на прощанье, Марла упархивала, и лишь мелькали ее белокурые волосы, когда она уютно устраивалась на заднем сиденье джипа своих охранников. Для нас они оставались призраками, фантомными возницами, которые разъезжали на колесницах и исчезали в ночи. Но они не могли защитить ее от всего на свете.
Мне было интересно, не пряталась ли в ней та сестринская преданность, что я испытывала к Джареду, только помноженная на четыре.
– Не знаю, – отвечаю я. – Он не такой, как мы. Это не для него. Подумать только, как он будет проходить испытания? – Я представляю себе его взволнованное личико, растерянное и смущенное.
Никки обнимает меня сзади и прижимает к себе.
– Для него это не обязательно должно быть именно так. Мы же выпускники. Теперь мы все контролируем.
– Я знаю. Просто… он мой брат.
– Все будет тип-топ, – уверяет Марла. Она делает последнюю глубокую затяжку и убирает в карман пластиковую сигарету. – Никки права, теперь мы устанавливаем правила. – Она выдерживает паузу. – И мы все изменим.
Мой телефон вибрирует – раз, другой, щекочет мне бедро. Джаред, держу пари. Адам, надеюсь я.
– Мне надо пописать, – говорю я и проскальзываю мимо них обратно в спальню. Я закрываюсь в ванной комнате Никки и плюхаюсь на унитаз. Телефон снова пульсирует, уже в третий раз. Я вытаскиваю его из кармана, ожидая увидеть знакомое имя. Адам, Джаред, мама, папа. Вместо этого на экране высвечивается неизвестный мне номер.
Я открываю сообщение и быстро просматриваю текст, но не понимаю его смысла.
«Я знаю, ты наверняка не захочешь выслушать меня, но мне необходимо кое-что тебе сказать».
«Грэм не убивал Шайлу. Он невиновен».
«Все это так хреново. Мы можем поговорить?»
Сердце подкатывает к горлу, и ванная Никки кружится перед глазами. Стены сливаются с полом, умывальник переворачивается вверх ногами, и меня того и гляди вырвет. Приходит еще одно сообщение, и сердце как будто останавливается. Я сжимаю трубку так сильно, что белеют костяшки пальцев.
«Это Рейчел Кэллоуэй».
4
На судебный процесс никто и не рассчитывал. Я поняла это, как только увидела Грэма Кэллоуэя в наручниках, с красным и опухшим лицом, надутым, как воздушный шарик. Может, сказывалось потрясение от случившегося, но тогда Грэм был сам на себя не похож. В дорогих баскетбольных кроссовках и толстовке для лакросса с эмблемой «Голд Кост» он казался незнакомцем, переодетым в Грэма. Только когда полицейские подвели его к нам так близко, что я смогла разглядеть созвездие крохотных родинок у него за ухом, тех самых, что маячили у меня перед глазами на уроках истории в седьмом классе, не осталось никаких сомнений в том, что это он и что он убил Шайлу.
Грэм и Рейчел учились в «Голд Кост» еще с дошкольного возраста. Они были долгожителями в этой школе. Все учителя, даже если не преподавали у них, знали этих детей по именам, как и их родителей. Грэм пользовался популярностью в средних классах, но не потому, что слыл добрым или веселым, а потому, что просто был. Его фамилия гарантировала ему доступ ко всему. Когда он приглашал мальчишек в свой крытый бассейн или прокатиться на вездеходах по дюнам, никто не отказывался. Его большие мясистые руки выглядели слегка угрожающими, как будто он мог одним пальцем свалить с ног любого обидчика. В классе он издавал звуки пуканья и сваливал вину на соседку по парте. Он опрокидывал пробирки с химикатами просто ради забавы. Однажды он даже похвастался, что освежевал дохлую чайку, найденную на пляже.
Но вся эта дурь, казалось, выветрилась из него летом перед старшей школой. Именно тогда Грэм и Шайла начали встречаться. Я попала в полностью оплаченный научный лагерь на Кейп-Код[27], но невыносимо страдала от чувства вины, потому что на самом деле хотела остаться дома, с Шайлой. Она старательно посылала мне письма, написанные от руки. «Они гораздо лучше передают эмоции, чем электронная почта, – сказала она в своем первом письме. – К тому же, если вдруг я стану знаменитой? Тогда