3 страница
Тема
в социальных сетях. С методологической точки зрения определение границ поколения не представляется тривиальной задачей. В обобщенной классификации российских поколений Вадима Радаева описывается шесть поколений, привязанных не только к году рождения, но и к периоду взросления. «Мобилизационное поколение» взрослело в период 1941–1955 гг., «поколение оттепели» — в 1956–1963 гг., «поколение застоя» — в 1964–1984 гг., «реформенное поколение» — в 1985–1999 гг., «поколение миллениалов» — в 2000–2016 гг., «поколение Z», о котором еще сложно сказать нечто уверенное, вступило в период взросления после 2017 г[8].

Как мы видим, Джин Твенге несколько меняет хронологическую рамку взросления айдженеров, если сравнивать ее с поколением «миллениалов», используемом в отечественной классификации. 1995 год рождения, совпавший с экспансией Интернета, достигшей кульминации с обеспечением повсеместного доступа к сети на рубеже 2007–2008-х. гг., определил жизненный мир взросления айдженеров. Очевидна разница в методологических подходах. Но столь ли она значима? Рассуждая о поколении миллениалов, которое оказывается синонимичным поколению «айдженеров» в российском контексте, Вадим Радаев приходит к фиксации тех же состояний, описания которых мы находим в «Поколении I». В действительности и то, и другое поколение многим уже известно как «поколение Y», однако по каким-то причинам это название не прижилось и не стало частью саморефлексии цифрового поколения[9]. Впрочем, сложно сказать, приживется ли и станет ли действительным и живым языком самоописания термин «iGen».

Вспомним, что в 2014 у Джин Твенге уже выходила книга с названием «Generation Me: Why Today’s Americans Are More Confident, Assertive, Entitled and More Miserable Than Ever Before»[10]. Существует и русский перевод этой работы 2018 года, вышедший в серии «психологический бестселлер»: «Поколение селфи. Кто такие миллениалы»[11]. Ознакомление с этой работой демонстрирует не только то, что и для самой Джин Твенге ключевой характеристикой поколения является зацикленность на собственном «я» и его изображениях в социальных медиа, но и то, что она начала работать над темой достаточно давно. И изначально эта работа носила практикоориентированный характер. Как практикующий психолог и исследователь, она фактически объясняла причины типичного для целого поколения психологического дискомфорта, а также давала рекомендации по поводу того, как позаботиться о себе в чересчур ярком мире медиа. Отметим также, что русский перевод верно ухватил социологическую категоризацию. Речь все так же идет о миллениалах. Как маркетинговая стратегия ребрендинга и определенного рода провокация, «iGen» оказался удачен, но о его дальнейшей академической и культурной судьбе судить рано.

Тезисно опишем, что же объединяет эти два поколения (миллениалы, или «поколение Y», и «айдженеры»), которые на самом деле представляют собой одно и одновременно отличаются ото всех остальных. В первую очередь, мы имеем дело с наиболее образованным слоем молодых людей в истории, которые интересуется буквально всем на свете. Сам факт существования упомянутых выше книг свидетельствует об этом лучше любого исследования. Ведь адресатом и читательской аудиторией станут те, о ком это написано, поскольку они любят и считают важным учиться, хотят узнавать о себе. Откладывание взросления, которое на практике отнюдь не означает нежелания взрослеть, лишь говорит о более ответственном подходе к «взрослой жизни». К ней нужно хорошо подготовиться. А спешка в этом деле может лишь повредить. «Это первое поколение, которое проводит всю свою жизнь в цифровой среде; информационные технологии фундаментальным образом влияют на то, как они живут и работают»[12].

Последнее замечание, впрочем, не означает, что мы говорим о поколении, которое буквально все время проводит в Интернете. Это было бы верно лишь отчасти. И Джин Твенге, и Вадим Радаев отмечают, что досуговые практики айдженеров также претерпели изменения в сторону интенсификации. Молодые люди умудряются совмещать активные занятия спортом, посещение кружков и секций с тем, чтобы постить фотографии этого времяпровождения в социальные сети. Встречи с друзьями также пострадали не так, как это обычно описывают. Их количество не снизилось, но изменился сам формат: многие продолжают каждую минуту заглядывать в свой смартфон, вызывая тем самым обиду у своих друзей и при этом не забывая обижаться на них за то, что те делают то же самое. Потребление алкоголя и сексуальная жизнь, темы, вызывающие повышенный интерес и внимание общества, также стали интересовать айдженеров меньше. Как правило, возраст, когда представители цифровой молодежи пробуют, а затем и начинают регулярно употреблять алкоголь, сдвигается ближе к 20-ти годам. У предыдущих поколений этот рубеж находился ближе к переходному возрасту. Впрочем, у этого есть и свои недостатки.

Ведь молодые люди оказываются не готовы к воздействию алкоголя на организм и часто компенсируют более позднее начало потребления алкоголя его количеством. Отношения российских миллениалов с алкоголем напоминают описанную картину с той лишь поправкой, что в сравнительной перспективе они потребляют значительно меньше алкоголя. Это отклонение вызвано тем, что предшествующее поколение в силу специфических социальных причин имело совершенно другие алкогольные практики и предпочтения.

Важной и значительной темой книги является комментарий и мнение автора как психолога. Реальность такова, что в новом поколении, несмотря на всю его противоречивую миролюбивость и предсказуемость, велика тревога в отношении самих себя. Резюмирует это беспокойство замечание Твенге о девочке-айдженере: «Она живет в том мире, в котором живет, однако она не уверена, что он ее полностью устраивает»[13]. Это ощущение, подкрепляемое социологическими данными анализа социального благополучия, что все в порядке, но что-то не так, присуще всем айдженерам. При этом следует заметить, что оно не является только производным маркетинговой стратегии проблематизации знания, когда скандал и конфликт более продаваемы. Твенге не сгущает краски. Непозволительно большое количество молодых людей при внешнем благополучии действительно чувствуют себя если и не «мертвыми внутри» (dead inside)[14], то, по крайней мере, недостаточно счастливыми.

И в этом, как отмечает Твенге, следует винить новые технологии. Они упрощают нашу жизнь с технической стороны, но делают ли они ее счастливее? О том, что ряд психологических и даже психических проблем увязаны с социальным и, что становится особенно актуальным в XX и XXI веках, технологическим прогрессом писали многие философы. К примеру, Фредрик Джеймисон, достаточно вольно обращаясь с термином, говорит о том, что шизофрения становится чертой эпохи постмодернизма. Под «шизофренией» теоретик подразумевает трансформации переживания субъектами темпоральности: подлинное переживание остается делом прошлого, подменяется субститутами культуры, а субъект помещается в «вечное настоящее» сменяющихся образов[15].

Но расцвет постмодернизма пришелся на 80-е и 90-е годы, когда первый iPhone еще не поступил в продажу, а Марк Цукерберг не создал крупнейшую социальную сеть. Соответственно, его черты не так актуальны для айдженеров, поколения Y. Однако зафиксируем, что укорененная в технологиях культура буквальным образом влияет на психологическое самочувствие и самоощущение людей. Тогда какая патология будет наиболее релевантной для айдженеров? Ответ Джин Твенге прост: депрессия. Отметим, что о том, что депрессия является