Я схватила свои волосы. Длинные белокурые пряди просачивались у меня между пальцами, а я тщетно пыталась их удержать. Я услышала, как вскрикнула одна из девушек, поскользнувшись на коврике, и упала, отчего дыхание ее пресеклось. Я подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как другая выскочила через бумажную дверь и захлопнула ее за собой. Послышался топот убегающих ног.
– Я глубоко сожалею и извиняюсь за то, что Юки-сан сделала, Кэтлин-сан, – произнесла девушка, тяжело дыша, но все же низко кланяясь мне, так что ее лоб коснулся татами. Она пыталась восстановить дыхание. Я ее знаю. Она была той самой молодой служанкой, предостерегшей меня от опрометчивого поступка в присутствии отца.
– Тебе известно мое имя? – удивилась я.
– Да. – Помолчав некоторое время, она добавила: – А меня зовут Марико.
– Благодарю тебя, Марико-сан. – Я тоже поклонилась, хотя и не коснулась лбом татами, так как не в силах была отвести глаз от собеседницы. В тусклом колеблющемся свете я заметила, что на запястьях ее и руках проступили красные пятна от борьбы.
– Ты превосходно говоришь на нашем языке, Кэтлин-сан.
Я улыбнулась. Мне приятно было слышать ее похвалу.
– Я обучалась японскому в миссионерской школе.
Девушка вздохнула.
– Как бы мне хотелось быть юношей! Тогда бы я смогла ходить в Английскую школу в Токио! – с чувством воскликнула Марико. Решив, что сказала слишком много, она снова поклонилась и смиренно добавила: – Но я недостойна такой чести. Я всего лишь девушка, чей мозг не сможет постигнуть науку коммерции и бизнеса, а также другие вещи, которым учат молодых людей.
– Почему ты говоришь так о себе? – удивилась я. – В интеллекте ты ничуть не уступаешь юношам.
Марико задумалась на мгновение, потом, все еще не поднимая глаз, возразила:
– Религия шинто гласит, что женщина – существо нечистое.
– Ты в этом уверена? – спросила я просто из любопытства, а не потому, что хотела оскорбить девушку.
Она кивнула:
– Учение буддизма гласит, что если женщина ведет себя достаточно покорно, то она может надеяться, что в следующей жизни переродится в мужчину.
– Покорно? Что это значит?
– Я должна поступать так, как говорят мне старшие.
– Это как? – не унималась я.
– Я была рождена, чтобы ублажать мужчин, чтобы приносить им удовольствие, когда они станут запрыгивать на меня подобно белому тигру, – нимало не смущаясь, пояснила Марико. – И еще чтобы смешивать мой мед с их молоком.
Я потупилась. Неприкрытое заявление собеседницы о доставлении удовольствия мужчинам привело меня в замешательство. Я не знала, что ей на это ответить, поэтому сменила тему:
– Я намерена поступить в Женское высшее педагогическое училище, когда мой отец вернется за мной.
– Не хочу обидеть тебя, Кэтлин-сан, но, находясь здесь, ты приносишь своему отцу удовольствие, – без толики сарказма произнесла Марико. – Почему бы тебе не поступить схожим образом и по отношению к другим мужчинам?
Я хотела было огрызнуться, но ощутила усталость, страшную усталость. Вопрос девушки не предполагал простого, однозначного ответа. Вместо этого я задала вопрос, очень меня волновавший:
– Зачем ты помогла мне, Марико-сан?
Она потупилась и слегка пошевелилась, сгорбившись, будто проделывала это постоянно.
– Я понимаю, каково это – оказаться вдали от семьи. Это делает тебя не похожей на прочих.
– А где твоя семья?
– Жизнь в моей стране непроста для всякого, кто… в чем-либо отличается от других, – произнесла Марико, не давая прямого ответа на мой вопрос, что лишь еще сильнее раздразнило мое любопытство. Она не пояснила, что имела в виду, но я догадалась, что она пытается сообщить мне об этом иносказательно. Даже в моем маленьком классе девочек в миссионерской школе всякую, кто хоть как-то выделялся из общей массы, тут же исключали из общества.
– Я знаю об этой словесной игре, Марико-сан, и о том, что ты на самом деле чувствуешь. – Я коснулась своих волос. Они были обстрижены не полностью, но я все еще была расстроена тем, что натворила Юки.
– Чтобы понимать нас, ты должна раскрыть свой разум, – сказала девушка, – и свое сердце.
Повинуясь своим инстинктам, я не стала протестовать, когда она снова поклонилась и жестом приказала мне оставаться на коленях там, где я сейчас сижу и где в воздухе ощущается аромат жасмина и слышится шелест шелка. Я же продолжала взирать на нее, так как хотела понять этот чуждый мне мир и инстинктивно угадывала в ней свою союзницу.
Я сидела на корточках и размышляла. Я не верила, чтобы кто-то еще в Чайном доме Оглядывающегося дерева, помимо этой девушки, хотел бы, чтобы я осталась. Было ли то всего лишь проявлением вежливости с ее стороны, что так свойственно японцам? Я не удивилась бы, если бы спустя какое-то время обнаружила туго завязанный узел на своей одежде или еще теплую горстку золы под кроватью – обычные способы намекнуть человеку, что его считают нежеланным гостем и хотят, чтобы он ушел. Но я должна жить отдельно от отца до тех пор, пока он не вернется за мной, а потом я хотела остаться в чайном доме и стать гейшей. Отчаянно хотела.
Я провела рукой по лицу в надежде стряхнуть с себя усталость, сделала несколько глубоких вдохов, слегка изменила положение тела, но невидимый противник все еще держал мои ноги скованными. Марико же, напротив, казалась расслабленной и уравновешенной.
– Окасан говорит, что Маллори-сан долго не вернется.
– Это неправда, Марико-сан, – запротестовала я. – Отец непременно придет за мной. Я знаю, что так и будет.
Я прижала небольшую кучку своих отстриженных волос к груди, и глаза мои заполнились слезами. Я ничего не могла с этим поделать, и пусть моя собеседница думает все, что ей заблагорассудится. Я плакала вовсе не по своим поруганным волосам, ведь они отрастут снова. Потеря отца меня страшила. Страшила и печалила одновременно.
– Окасан говорит, что Маллори-сан никогда не оставил бы тебя в нашем плавучем мире, если бы не большая опасность.
Я поерзала на месте. Снова это слово – опасность. Марико сидела не шелохнувшись, что еще больше лишало меня присутствия духа. Я не могла дольше этого выносить и потерла ногу.
– Почему ты называешь свой мир «плавучим»? – спросила я, надеясь отвлечь ее внимание, чтобы занять более удобное положение. Научусь ли я когда-нибудь сидеть в такой же непринужденной позе, как она?
– Это просто, Кэтлин-сан. Мир гейш подобен облакам на рассвете, выплывающим из небытия, из которого они были созданы, и устремляющимся навстречу новому дню, чье тепло рассеет их.
Я не поняла того, что она пыталась мне сказать. Разум мой был затуманен тревогой. Как бы любопытно мне ни было узнать о мире гейш, я не в силах была забыть об отце, направляющемся сначала в Токио, а затем обратно в Америку.
– Окасан говорит, что