— Ты еще тут? — блондин смотрит на него. — У тебя пять секунд, чтобы исчезнуть и выступить перед коллективом, вдохновить на свершения, и все такое, пока там еще не все спились.
— Она… — Ветров смотрит на меня яростно, пытаясь взглядом заставить испариться. И вот нет бы представить!
— Я сам с ней разберусь, — насмешливо отрезает Эдуард Александрович, продолжая сверлить меня пристальным взором. Да ладно. Что, правда? Может, и телефон спросишь, красивый? Вот это была бы победа. Особенно если Яр потом об этом узнает…
Яр все-таки исчезает. Видимо, спорить с авторитетом босса ему не хочется. Напоследок он лишний раз испепеляет меня укоризненным взглядом, укоряя непонятно в чем. Во флирте с его боссом? Даже не пыталась. Тут удивительно, что меня вообще отличили от стены. Мальчики такого класса на девочек вроде меня обращают внимание только в одном случае — если им надо принести счет или сделать заказ.
— Сигареты не найдется? — вдруг спрашивает меня Эдуард.
— Вы такую дрянь не курите, — я качаю головой, потому что в уме уже взвесила и его. Совокупный ценник — почти тот же, что и у Яра, с одной только разницей — у этого блондина есть пара дополнительных ноликов с конца. Босс боссов.
— У меня жена сегодня родила сына, — фыркает Эдуард, — оцените уровень моего отчаянья — я девять месяцев в завязке. И еще лет десять буду курить только в курилках на работе. Так что давайте сюда вашу дрянь, я сейчас даже на Приму соглашусь.
— О-о-о, понимаю, — я вытаскиваю пачку сигарет из сумочки, — сама завязывала почти на три года. Сейчас курю только не дома.
— Ребенок? — понимающе уточняет мой собеседник. Я же бросаю взгляд на лестницу, вороватый такой взгляд, лишь бы убедиться, что Яр там не спускается.
Нет, нету. Ну, можно и ответить.
— Дочь, — на губах расползается удовлетворенная улыбка, как и всегда, когда я говорю про Маруську.
— Стоит любых лишений, — блондинчик кивает, и недовольно шарится по карманам. Ну ясно. Завязавший!
Я достаю и зажигалку.
— Антикварная? Серебро? — Эдуард удивленно косится на вещицу в моих руках. — А курите Винстон? Это же почти то же самое, что в лабутенах ходить работать на кассу в Пятерочку.
— У меня очень своеобразные фетиши, — я улыбаюсь и пожимаю плечами.
Можно подумать — это мои “лабутены”. Можно подумать, я не назло пользуюсь именно этой зажигалкой для таких паршивых сигарет. Не-е-ет, всякий раз чиркаю и думаю, что если бы кое-кто знал, насколько варварски я обращаюсь с этой цацкой — сдох бы на месте. Коллекционер же. Не зря я тогда сперла эту зажигалку. Именно эту, самую дорогую. Надеялась, что хотя бы ради этой ерунды он мне позвонит. Хотя бы позвонит. Плевать, что будет угрожать судом. Плевать на все… Я верила, что произойдет чудо… Я верила, что мы с ним встретимся и все починится, срастется, и то, что он сделал — вдруг окажется не его подставой. А слова его отца вдруг перестанут быть жгучей и неприятной истиной.
Не позвонил… А “лабутены” от него остались у меня. И не только они…
— И кто же вы, отважная фетишистка? — ухмыляется Эдуард.
— Японский переводчик, — брякаю я, потому что вредность мама зачем-то родила вперед меня, и представляться именно сейчас я не хочу. А вот повыпендриваться… Почему бы и нет? Сколько лет я занимаюсь языком? Это же чего-то да стоит! Ну, не визажными навыками ж хвастаться…
— Да ладно? — брови у Эдуарда взлетают куда-то к его мажорской челочке — к этим вот боковым прядям, и тут же босс Ветрова брякает практически без запинки: — Ana ta ha moto no bushi no meiyo no kodo o satoru nda koto ga ari masu ka?
“Может, вы и бусидо в оригинале читали?”
Глаза у моего собеседника сверкают, будто он приготовился разоблачить обманщицу.
Можно подумать, я на собеседовании, и меня тестируют, не наврала ли я в резюме…
2. Самый главный враг
— Кто это была такая?
Я всегда поражаюсь тому, насколько Кристина чутко реагирует на потенциальных соперниц. Мир полон женщин, которые ходят мимо меня и мимо которых я хожу, но Крис реагирует именно на тех, кто мог с ней посоперничать.
Вот и сейчас — не успел я закончить свою речь, которую все равно слушали только мои прямые подчиненные — и то, потому что «кто не слушает начальство — тот сидит без премии», не успел приземлиться за наш столик, а Крис уже подается ко мне, смотрит вроде без злости, но так… С каким-то укоризненным интересом.
Видимо — это была её эйчарская интуиция.
Правда, в этом случае её "система защиты" зря орет тревогу. Викки — пройденный этап. Я уже не настолько плохо разбираюсь в женщинах, чтобы соглашаться, на что попало.
И тем не менее — Кристина смотрит на меня, барабанит ногтем по ножке бокала.
— Никто, — я чуть улыбаюсь, — уже никто, Крис, не переживай.
— Уже? — идеальные бровки Кристины чуть вздрагивают — она никогда не позволяет себе проявлять действительно много эмоций, и я всегда находил это её достоинством.
И это так не похоже на Викки — слава всем богам на свете.
Она была буйная. Эмоциональная. Яркая. На это я запал когда-то — она меня разжигала. И на этом же я прогорел — поэтому сейчас выбираю менее темпераментных женщин.
— Мы развелись восемь лет назад, — максимально сухо отвечаю я Кристине, потому что её вопрос так и повис в воздухе.
Восемь лет — большой срок. Восемь лет — достаточно, чтобы переболеть, убить в себе последние росточки того, что тянулось к ней — вечному июльскому солнцу.
И нас уже ничего не связывает, совершенно.
— Почему развелись? — Кристина насмешливо щурится. — Эта растрепушка не выдержала конкуренции?
В первые секунд двадцать я очень хочу попросить Кристину заткнуться. А желательно — и забрать свои слова назад. Но вообще-то — зачем мне это? В конце концов, это насмешливое замечание вполне себе соответствует истине. Особенной ухоженностью Викки не отличается.
Она вообще выглядела усталой и похудевшей, по сравнению с теми временами, какой её помню я.
Я помню её вообще блондинкой — она красилась в этот цвет все студенческие годы, сейчас — от этого цвета ни следа. Впрочем, какая разница, если её длинные волосы все равно хотелось растрепать сильнее. Сначало разложить эту занозу на простыне, потом — растрепать. Как следует!
А после — положить пальцы на высокую красивую шею Викки и немного их сжать… А может — не немного!
Потому что — сколько еще пальцев касались её волос? Кожи? Этих язвительных губ? Сколько еще мужчин её трепали?
— Ну, так что? — мурлычет Крис и пробегается по моему плечу наманикюренными острыми коготками. — Признавайся, Ветров, ты был плохим мальчиком и не смог обойтись одной женой, а?
— Нет, — я раздраженно морщусь, —