Там был «И грянул гром» – история про охотников, плативших за шанс застрелить динозавра; или вот «Ревун» – сказка про доисторическую тварь, влюбившуюся в маяк. Придуманные Брэдбери существа поражали воображение: они были изобретательны, необычны; они ошеломляли. Я снова и снова возвращался к «Дзену». Я пытался понять: как, КАК он это делает? И, конечно, он дал конкретные практические инструменты в помощь начинающему писателю. Например, в одном упражнении предлагалось написать список существительных – и с их помощью придумать завязку истории. Я пользуюсь этим приемом и по сей день (правда, в переработанном виде, и моя собственная игра называется «Быстренько о главном»).
А папа подарил мне книгу Ларри Блока под названием «Лгать ради смеха и прибыли»: в ней собраны материалы колонки, которую Блок вел для «Писательского дайджеста». У меня она хранится до сих пор. Я уронил свой экземпляр в ванну, так что сейчас книга имеет бледный вид, а краска смазалась – особенно там, где я подчеркивал целые абзацы. Однако для меня она представляет такую же ценность, как и первое издание Фолкнера с автографом. Что я уяснил из книги Блока, так это то, что писательская работа – такое же ремесло, как все другие ремесла: как работа плотника, например. Чтобы снять с работы писателя некий мистический флер, Блок концентрируется на мелочах: что такое великое первое предложение? Когда деталей становится слишком много? Почему некоторые шокирующие концовки срабатывают, тогда как другие, честно говоря, идут кошке под хвост?
И – вот это кажется мне самым очаровательным – в чем выгода работы под псевдонимом?
Блок тоже не чуждался псевдонимов. У него имелась их целая корзина; он использовал псевдонимы, чтобы создавать отдельные личности для каждого произведения. Бернар Маламуд однажды заметил, что первое и самое трудное творение писателя есть он сам: как только вам удалось изобрести себя, рассказы начинают истекать из вас естественным способом. Я получал удовольствие от мысли, что при новых обстоятельствах Блок набрасывал на себя новую маску и его книги писали люди, которые сами являлись плодом воображения.
– О да, – согласился отец. – Возьми, например, «Некоторые люди опасны», роман, написанный Блоком под псевдонимом Пол Кавана. Эта книга не столько даже роман, сколько одно сплошное описание преступления. В ней рассказана история демобилизованного солдата. Во время войны он совершал страшные вещи и вернулся домой, намереваясь поступать так же и в мирное время на своей территории.
Я читал роман несколько десятилетий назад и до сих пор считаю, что суждение отца довольно резкое, но совершенно точное. Фразы Брэдбери были искрами фейерверка в летнюю ночь. Фразы Каваны – ударом свинцовой трубой. Ларри Блок – сам по себе – был замечательным человеком. А Пол Кавана – нет.
Примерно в те годы я начал задумываться, какую личность я мог бы в себе разбудить.
За время учебы в школе я написал еще три романа. Они имели общую художественную особенность: были высосаны из пальца. Впрочем, я считал, что это нормально. Юные гении почти всегда трагические фигуры: одни ярко пылают год-другой, и уже к двадцати от них остается лишь огарок. Остальные двигаются медленно, тяжело, понемножку… однако эта медленная тяжелая работа позволяет нарастить ментальные и эмоциональные мышцы – и, возможно, создает более прочный фундамент, на котором впоследствии будет строиться карьера. И когда наступает полоса неудач, человек оказывается к ним готов. Ведь опыт переживания неудач у него уже есть.
В колледже я начал задумываться о публикации своих произведений – что совершенно естественно. Впрочем, ставить под текстом собственное имя мне было страшно. Ведь до сих пор я не написал ничего достойного прочтения. Как, интересно, я пойму, что создал нечто хорошее, по-настоящему хорошее? Я боялся: вот сейчас отправлю в издательство дрянную книгу, и они все равно ее опубликуют, поскольку увидят возможность по-быстрому срубить деньгу на знаменитой фамилии. Меня трясло от подобной перспективы. Нет уж; когда я продаю рассказ, я хочу быть уверен, что он продается сам по себе, а не из-за знаменитого имени в заголовке.
Поэтому я убрал фамилию и стал писать под именем Джо Хилл. Почему Хилл? Сокращение от моего второго имени, Хиллстрём. Сейчас, глядя назад… ну о чем я думал? Литера ö самая крутая в английском языке, в моем втором имени она есть – и я ее не использовал. Мой единственный шанс стать крутым, и я его профукал!
Еще я думал, что не стоит писать ужастики. Нужно искать собственную тему. Потому я творил нечто в стиле «Нью-Йоркера»: про развод, воспитание трудных подростков и кризис среднего возраста. В тех историях попадались, конечно, удачные строки, – но для хорошего рассказа их, увы, недостаточно. Что я мог сказать о разводе? К тому времени я ни разу не был женат, не воспитывал детей, никаких. Единственный мой опыт в данном вопросе – то, что я сам когда-то был трудным ребенком. А поскольку к моменту создания всех тех текстов мне исполнилось лет двадцать пять, про кризис среднего возраста я внятных представлений, по понятным причинам, тоже не имел.
И даже если отбросить все эти рассуждения… Существенной проблемой в написании историй в стиле «Нью-Йоркера» было то, что мне не нравились истории в стиле «Нью-Йоркера». В свободное время я почитывал комиксы по ужастикам Нила Геймана и Аллана Мура, а не бла-бла-бла про опустошенность среднего класса авторства Апдайка и Чивера.
К некоторому моменту количество отказов от издательств перевалило за две сотни, и я с грустью подумал: что, если бы я подписывал эти свои поделки как Джозеф Кинг? Какой кошмар! Тогда точно у всех создалось бы впечатление, что я вовсю эксплуатирую папино имя. А вот Джо Хилл – дело другое. Джо Чудак. Никто не знает его родителей. Он может стать… да кем угодно… кем только пожелает. Например, осуществить давнюю мечту: стать Томом Савини, только в литературе.
Вы проживаете ту жизнь, которую для себя сотворили. И если вы намерены писать, пользуйтесь собственными чернилами. Это единственные чернила, которые есть в вашем распоряжении. Мои, например, насыщенно-красные.
Когда я позволил себе писать странные истории о сверхъестественном, все мои проблемы исчезли чуть ли не за одну ночь. Хотя до бестселлера от «Нью-Йорк Таймс» было очень далеко. Какой там бестселлер! Я по-прежнему сочинял тонны дерьма. Я наклепал еще четыре романа, которые так нигде и не вышли: «Бумажные ангелы», третьесортная подделка под готику Кормака Маккарти; «Вереск» – невнятная, безуспешная попытка написать триллер в стиле Джона Макдональда о двух подростках и летней убийственной