— Я слушаю, по крайней мере делаю вид.
— Во-первых, вы — идеалистка. Такое качество привлекает молодежь, но…
— Намекаете на то, что руководитель не может быть идеалистом?
— Это мешает. — Он по-профессорски откинулся назад. — Продолжите вашу мысль. Приведите пример.
— Джефферсон. — Я подумала о нем, потому что видела его портрет в фойе зала заседаний.
— Томас Джефферсон. Я не очень хорошо знаком с американской историей. — Блаженная улыбка разлилась по его лицу. — Но я хорошо знаю американскую экономику. У Джефферсона были рабы, не так ли? Значит, он был не слишком прогрессивным человеком даже для своего времени.
— Он их освободил.
— Но сперва купил. Похоже на политический трюк.
— Махатма Ганди.
— Религиозные лидеры не в счет. У них просто не могло бы быть последователей, если бы в обществе не было хотя бы задатков идеализма. — Взмахом руки он категорично отмел мои попытки привести в пример Адольфа Гитлера или еще кого-нибудь. — Не быть идеалисткой вовсе не значит, что у вас не может быть своих идеалов. Даже у меня остались один-два. Но я не руководствуюсь ими, когда дело касается политики. Я бы победил даже с кучкой преданных мне сторонников, если бы подавляющее большинство не сходилось со мной во мнении по главным, ключевым вопросам.
— Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Мне придется быть изворотливой.
— Это не свойственно вашей натуре. С таким же успехом можно сказать: «Мне придется быть жирафом». Разве что вам вдруг удастся кардинально измениться.
— Не значит ли это, что мне придется стать радикалкой-бомбометательницей? У большей части жителей «Дома» примерно такие же представления о добре и зле, как у меня.
— Добро и зло, говорите? Я не об этом веду речь. Я хочу сказать, что вы не гибки, слишком прямолинейны и не поступитесь своими принципами даже в случае острой необходимости.
— Похоже, вы много знаете обо мне.
— Знаю. — Он расстегнул «молнию» на нагрудном кармане, достал какую-то голограмму и протянул мне. — Это послание от Сандры Берриган лично вам.
— Какого рода отношения у вас были с Сандрой?
— У нас было необычное постельное знакомство. — В какое-то мгновение я подумала, что он имеет в виду секс, и попыталась себе это представить. — Я должен был подождать, пока мы не удалимся на большое расстояние, прежде чем передать это послание вам. Вы должны просмотреть голограмму один раз, в полном одиночестве, а затем уничтожить и ни с кем, кроме меня, не обсуждать.
— Даже с Сандрой?
— Особенно с ней. У нее появились проблемы.
Я положила пленку в карман, рядом с «жучком» — пуговицей, записывавшей нашу беседу. Странно. Сандра была моим учителем в политике и прекрасно знала, как я отношусь к Парселлу.
— Сандра доверила это поручение именно мне по причинам, которые вскоре станут вам понятными. Я не мог не оправдать ее доверия и хотел бы, чтобы вы прочли это послание, пока я еще… в состоянии обсудить его с вами.
— Я посмотрю его вечером.
— Это насчет принципов, идеалов, о сложности…
— О'кей. — Сандра и Парселл? На время я выбросила эту мысль из головы. — Но вы же говорите, что, во-первых, я — идеалистка. Допустим, принимаю. А что во-вторых?
Парселл покачал головой, но ответил не сразу. Выдержав паузу, он произнес:
— Вы никогда не интересовались, почему вас назначили на самый непрестижный пост в Кабинете?
— Интересовалась. И если уж быть до конца откровенной, а не только скромной, я всегда думала, что эту должность создали специально для меня. Сандра протолкнула ее, чтобы у меня была возможность получить опыт на уровне Кабинета и чтобы это было не слишком заметно. Довольно странно, что отдел развлечений есть в Кабинете, а в Комитете его нет.
— Вы правы на девять десятых. Но это была моя идея, а не Сандры.
Такое заявление меня просто шокировало.
— Интересно…
— Или невероятно? — Он взъерошил свои волосы и поморщился. — Я планировал провести этот разговор, когда вы поднаберетесь побольше опыта.
— Побольше опыта, — повторила я. — У меня четыре ученых степени, два мужа и жена — не считая сотни или около того любовников до замужества. Я трижды побывала на Земле. Я как раз была там перед концом света. Я могу жонглировать тремя предметами разных размеров и играть на кларнете. Хотя все это я, конечно, проделываю не одновременно. У меня даже есть небольшой политический опыт. Но вам же этого недостаточно, понимаю.
— Вы закончили?
— Нет. Вы снисходительно относились ко мне, насмешливо поглядывая с высоты вашего положения, добрых шестнадцать лет. А теперь вдруг настолько зауважали мои способности, что даже решили позволить мне выполнять вашу работу? Вы правы, это невероятно. Больше того — неправдоподобно, и я никогда этому не поверю. Я бы могла вам кое-что растолковать.
— А это уже в-третьих.
— Для вас имеет значение приказ?
— Наверное, нет. — Парселл присел на край стола, как птица на жердочку — медленное балетное «па» при низкой гравитации. — Я поведаю вам половину мотивов, побудивших меня обратиться к вам. Иррациональную половину.
— Договорились.
— У меня была дочь, которая родилась за два года до вашего появления на свет. Она очень походила на вас. Мы с ней спорили и конфликтовали многие годы. Но спор для меня был вроде спортивного состязания. Я учил ее дискуссии, как другой отец играл бы со своей дочерью в мяч или в шахматы или ходил в кино.
— Понимаю.
— А она никогда не могла понять. В восемнадцать лет моя дочь перестала со мной разговаривать. А в девятнадцать — эмигрировала на Циолковский. Да, именно туда. Якобы потому, что я так сильно презирал политику и экономику этой планеты. Дух противоречия. Она написала об этом в записке.
— Неужели она погибла там во время войны?
— Она туда просто не добралась. Помните взрыв шаттла в восемьдесят первом?
В том году я занималась в его классе. Он никогда не упоминал о случившемся.
— Боже мой, это ужасно!
— Я не уверен, что любил ее. Наверное, я никогда никого не любил. Конечно, я чувствую себя в какой-то мере виноватым в ее смерти.
Пришлось произнести банальные слова утешения:
— Вы не могли предвидеть гибель корабля. Ее убила «усталость» металла. Самый обыкновенный несчастный случай.
Парселл кивнул в знак согласия.
— Я сказал, виноватым в какой-то мере.
Я присела на стол рядом с ним. Парселл был крупным мужчиной, мое плечо упиралось в его твердый бицепс. Я почувствовала, что мною овладевает искушение обнять и пожалеть этого человека. Мы оба уставились в стену напротив.
— Доктор, мой старый друг, выписал мне таблетки от депрессии и посоветовал продолжать работать как обычно. Это было, когда вы посещали мои семинары по теории экологии. Каждый раз, когда вы открывали рот, я вспоминал о ней. Мне стало