— Вас беспокоит жена Шона О’Кифа, — представилась я. — У меня начались роды.
Диспетчер сказал, что может выслать «скорую», но на это понадобится время: весь транспорт в данный момент занят на устранении последствий многочисленных аварий.
— Ничего страшного, — сказала я, вспоминая, как долго рождалась твоя сестра. — Мне не к спеху.
И тут меня согнуло первой схваткой. Не выдержав боли, я выронила трубку. Глаза у Амелии округлились.
— Все хорошо, — соврала я и улыбнулась так широко, что заболели щеки. — Трубка скользкая…
Я подобрала телефон и на сей раз позвонила Пайпер, которой всегда могла доверить свое спасение.
— Ты не можешь рожать! — возмутилась она, хотя уж ей ли не знать: помимо лучшей подруги, она также исполняла роль моего гинеколога. — Кесарево запланировано на понедельник.
— Наверное, ребенку не сообщили! — задыхаясь, процедила я. Вторая схватка набежала волной, и я скрипнула зубами.
Она не стала произносить того, о чем мы обе думали: что я не смогу родить тебя естественным путем.
— А где Шон?
— Я… не… зна… Пайпер!
— Дыши, — автоматически скомандовала она, и я запыхтела, как меня учили. — Я сейчас позвоню Джанне и скажу, что мы выезжаем.
Джанна — это доктор Дель Соль, специалист по внутриутробному развитию, всего восемь недель назад выписанная Пайпер лично.
— Мы?
— А ты хочешь сама повести машину?
Через пятнадцать минут я, откупившись от расспросов Амелии ее любимым мультсериалом, уже сидела на диване в пуховике твоего отца: в свою куртку я давно не влезала.
Когда я рожала первый раз, у двери меня ждала сумка со всем необходимым. Я составила список пожеланий к персоналу и записала кассету с музыкой, которая должна играть в родильном отделении. Я знала, что будет больно, но в награду мне полагалось дитя, которого я так ждала. Первые роды были событием счастливым и волнительным.
Но теперь я окаменела от ужаса. Внутри ты была в безопасности, снаружи тебе угрожало многое.
Дверь распахнулась, и весь дом, казалось, заполнился яркорозовым пуховиком Пайпер и звуком ее уверенного голоса.
Следом вошел ее муж, Роб, державший на руках Эмму, которая мяла в ладошках снежок.
— «Следствие ведет Блу»? — удивился он, усаживаясь возле твоей сестры у телевизора. — Это, между прочим, моя любимая программа… после шоу Джерри Спрингера, конечно.
Амелия! Я даже не подумала, кто присмотрит за ней, пока я буду рожать тебя.
— С каким промежутком? — деловито спросила Пайпер.
Схватки накатывали каждые семь минут. Когда меня накрыло очередным приливом боли, я ухватилась за подлокотник кресла и досчитала до двадцати. Взгляд мой был прикован к трещине в стекле.
Из точки, куда угодила градина, разбегались морозные лучики. Это было прекрасное и одновременно жуткое зрелище.
Пайпер присела рядом и взяла меня за руку.
— Шарлотта, все будет хорошо, — пообещала она.
И я, дура, поверила ей.
В приемной было не протолкнуться от людей, пострадавших в авариях из-за бурана. Мужчины прижимали к головам окровавленные полотенца, дети беспомощно барахтались на носилках. Пайпер протащила меня мимо них прямиком в родительное отделение, по коридорам которого уже металась доктор Дель Соль. В последующие десять минут мне успели сделать анестезию и увезти в операционную на кесарево сечение.
Я развлекала себя незатейливыми играми. Если на потолке окажется четное число флуоресцентных лампочек, Шон приедет вовремя. Если в лифте мужчин будет больше, чем женщин, прогнозы врачей не оправдаются. Не дожидаясь, пока я попрошу, Пайпер надела больничную робу, заместив Шона на посту моего «дыхательного тренера».
— Он успеет, — заверила она.
В операционной все предметы отливали безжизненным металлом. Зеленоглазая медсестра — лица ее я не видела под маской, волос не разглядела под шапочкой — приподняла мне сорочку и смазала живот бетадином. Когда стерильная занавеска опустилась, меня охватила паника. А вдруг мне вкололи недостаточно обезболивающего и я почувствую, как скальпель взрезает мою плоть? Вдруг ты разобьешь мои надежды и, едва появившись на свет, умрешь?
Во внезапно распахнувшуюся дверь с холодным дуновением зимы влетел Шон. На лице у него уже была повязана маска, зеленая больничная рубашка кое-как заправлена в брюки.
— Подождите! — закричал он. Приблизившись, он погладил меня по щеке. — Солнышко мое, прости. Я приехал, как только узнал…
Пайпер похлопала Шона по плечу.
— Вы и вдвоем управитесь, — сказала она и отошла, успев на прощание сжать мою руку.
И Шон оказался совсем рядом, и ладони его согревали мне плечи, и гимны его слов отвлекали меня от происходящего. Доктор Дель Соль тем временем занесла скальпель.
— Ты так меня напугала! О чем вы с Пайпер вообще думали, когда помчались сюда сами?
— О том, что ребенок не должен рождаться в кухне.
Шон покачал головой.
— Могло случиться что-то ужасное…
Меня дернуло по ту сторону занавески — и я, затаив дыхание, отвернулась. Тогда-то я и увидела увеличенный снимок УЗИ, сделанный на двадцать седьмой неделе, увидела семь твоих сломанных косточек, рогалики твоих тоненьких конечностей, загнутые внутрь, как панцирь улитки. «Что-то ужасное уже случилось», — подумала я.
А потом ты кричала, хотя тебя держали осторожно, словно облачко сахарной ваты. Ты плакала, но не так, как положено плакать обычным младенцам. Ты плакала от чудовищной боли — словно тебя рвали на части.
— Аккуратней, — велела доктор Дель Соль акушерке. — Нужно поддерживать весь…
Послышался щелчок, словно от лопнувшего пузырька, и, хотя я сама не могла в это поверить, ты заплакала еще громче.
— О боже… — прошептала акушерка, готовая впасть в истерику. — Что это сломалось? Это я виновата?
Я пыталась рассмотреть тебя, но видела только красную полоску рта и рубиновое полыхание щек.
Врачебный консилиум, созванный тут же, не смог тебя успокоить. Наверное, до того самого момента, когда ты зарыдала, я отказывалась верить всем этим УЗИ и анализам, врачам и медсестрам. До того самого момента, когда ты заплакала, я сомневалась, что смогу тебя полюбить.
Шон заглянул через плечи столпившихся докторов.
— Она — просто идеал, — сказал он, оборачиваясь ко мне, но его слова заискивающе помахивали хвостиком, как собака, ждущая одобрения хозяйки.
Идеальные дети не кричат так истошно, что у тебя разрывается сердце. Идеальные дети кажутся идеальными внешне и являются идеальными внутри.
— Не трогайте ее за руку, — пробормотала медсестра.
Вторая возразила:
— Как же я ее тогда спеленаю?
Тут их спор прервался твоим воплем — ты взяла неслыханную ноту.
«Уиллоу», — прошептала я. Мы с твоим папой сошлись на этом имени, хотя его пришлось довольно долго убеждать. «Мне не нравится, — упорствовал он. — Уиллоу — это «ива», а ивы плачут». Но я хотела, чтобы в твоем имени содержалось доброе