Потому что она не возражала. Ей было наплевать на шопинг, на моду, на меблировку и еще на целый ряд вещей, которые обычно волновали знакомых ему девушек, а его заставляли скучать. Если уж на то пошло, она наплевательски относилась и к собственным вещам: снимала туфли после танцев, ссылаясь на то, что они ей жмут, и забывала их снова надеть. А когда обнаруживался тот факт, что она осталась без обуви, Афина, в отличие от любой нормальной девушки, не оплакивала потерю и не переживала, как теперь доберется домой, а просто со смехом пожимала плечами. Дескать, найдется другая пара туфель. Да и вообще, какая тоска – беспокоиться о подобных вещах.
– Хорошо. Только потом не говори, дорогой, что мы тебя не предупреждали. – Жюстина Форстер смотрела на кусок свадебного торта с таким видом, словно опасалась, что тот ее укусит.
– Ужасно глупая девчонка, – зажигая трубку, заявил полковник Форстер.
– Что?
– Наша дочь. Впрочем, какой смысл ходить вокруг да около?! Ей еще крупно повезло, что она вообще вышла замуж.
– Энтони! – Миссис Форстер испуганно покосилась на Дугласа, словно опасаясь, что резкие комментарии полковника в адрес дочери могут заставить их новоиспеченного зятя передумать.
– Ой, да ладно тебе, Жюстина! Ее окружают никчемные молодые люди, да и она сама такая же никчемная. Неблагодарная, никчемная и неумная.
– А вот я вовсе не считаю ее никчемной. – Дуглас, которому было даже страшно подумать, что его родители могли бы так о нем говорить, решил вступиться за жену. – По-моему, она храбрая, единственная в своем роде и очень красивая.
Отец Афины посмотрел на Дугласа так, словно зять признался в том, что он скрытый либерал.
– Так, понятно. Значит, ты не собираешься ей ничего говорить. Ну, не знаю, куда это приведет. Попробуй хотя бы ее немного приструнить. А иначе все это плохо закончится. И она вообще будет никому не нужна.
– Дуглас, дорогой, он совсем другое имел в виду. Он просто хотел сказать, что в свое время мы ее слегка распустили.
– Кого это вы распустили? – За спиной Дугласа появилась Афина. От нее пахло коньяком и сигаретным дымом, и у Дугласа непроизвольно внутри все сжалось. Полковник, что-то пробурчав, отвернулся от дочери. – Вы, случайно, не обо мне разговариваете?
– Мы просто говорили о том, что страшно рады. Мы рады, что ты наконец остепенилась, – успокаивающим тоном ответила Жюстина Форстер и взмахнула рукой, дав понять, что разговор окончен.
– Кто сказал, что мы остепенились?
– Дорогая, не строй из себя дурочку. Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду.
– Нет, решительно не понимаю. Остепениться? Какой вздор! Мы с Дугласом отнюдь не собираемся этого делать. Да, дорогой? – (Дуглас почувствовал сзади на шее ее прохладную руку.) – По крайней мере, если это означает, что мы кончим так же, как и вы с папой.
– Афина, я не буду с тобой разговаривать, если ты продолжишь демонстративно говорить грубости.
– Мама, я вовсе не говорю грубости. В отличие от вас, когда вы обсуждали меня за моей спиной.
– Ужасно глупая девица, – пробормотал полковник.
Дуглас чувствовал себя страшно неловко.
– Полагаю, вы несправедливы к Афине, – вступился он за жену.
– Дуглас, дорогой, мы ценим твои благие намерения, но ты даже понятия не имеешь, через что нам пришлось из-за нее пройти.
Афина перегнулась через плечо мужа и взяла бокал с бренди, словно желая изучить его содержимое, а затем залпом выпила янтарную жидкость.
– Ой, Дуглас! Да не слушай ты их! – Она поставила бокал и потянула мужа за руку. – Они такие зануды! И вообще, сегодня наш день.
И буквально через минуту, проведенную на танцполе, Дуглас почти забыл о неприятном разговоре, поглощенный затянутыми в шелк округлостями, запахом ее волос, прикосновениями нежных рук. Когда она подняла голову, ее глаза были затуманены слезами.
– Теперь, когда мы уже женаты, нам вовсе не обязательно с ними видеться. – Похоже, она не просила, а скорее требовала от него заверений, что он согласен. – Нам вовсе не обязательно проводить половину времени, как эти напыщенные ничтожества, на жутких семейных сборищах.
– Дорогая, мы можем делать все, что захотим, – прошептал Дуглас, жарко дыша ей в шею. – Теперь есть только мы. И как мы захотим, так и будет.
Он наслаждался звуками собственного голоса, в котором слышались спокойствие и уверенность.
Она прижала Дугласа к себе – ее хватка оказалась неожиданно сильной – и уткнулась лицом в его плечо. И громкая музыка помешала ему расслышать ответ Афины.
– Это не займет и минуты, – пообещала гардеробщица. – Некоторые пальто почему-то оказались без номерков. Но мы сейчас разберемся.
– Отлично. – Виви притопывала ногой от нетерпения.
Отдаленные звуки свадебного приема поглощали ворсистые ковры, устилавшие лестницу и коридоры. Она смотрела, как мимо нее шествуют в туалет пожилые дамы с провожатыми и под неодобрительным взором одетой в униформу обслуги бегают вверх-вниз разутые ребятишки. Что ж, она не вернется домой до Рождества. И скорее всего, Дуглас и эта женщина – Виви до сих пор не могла заставить себя произнести ее имя, а тем более назвать ее его женой – на Рождество не приедут. Да и помимо всего прочего, его семья всегда уезжала кататься на лыжах.
Теперь, когда выяснилось, что мама все понимает, Виви стало немного легче. А если тоска по родителям будет уж совсем непереносимой, можно всегда пригласить их в Лондон, уговорив папу остаться там на уик-энд. Она покажет им блошиный рынок в Лиссон-Гроув, сводит в зоопарк, отвезет на такси в венское кафе в Сент-Джонс-Вуде, чтобы угостить кофе с пенкой и выпечкой с корицей. А к тому времени она, быть может, вообще перестанет думать о Дугласе. И не будет чувствовать ничего похожего на физическую боль.
Нет, видимо, она никогда не получит свое пальто. И тут она заметила, что рядом с ней, увлеченные разговором, курят двое мужчин с номерками в руках.
– И Элфи постарался приурочить к этому дню поездку в Уимблдон. Кто ж спорит, он поступил совершенно правильно. Я имею в виду, если ее поведет по проходу кто-то другой…
Виви даже не вздрогнула. Она притворилась, будто увлеченно изучает деревянную резьбу на стене, в очередной раз задавая себе вопрос: через сколько времени это внешнее спокойствие начнет отдаваться внутренней болью?
А спустя двадцать минут перед ней уже стояла мама в своем парадном костюме из шерстяного букле, прикрываясь сумочкой, как щитом.
– Я понимаю, что тебе было непросто, – говорила мама. – Но я не уверена, что ты должна вот так убегать. Ну давай поедем все вместе домой.
– Я же тебе говорила…
– Не стоит из-за них лишать себя дома. Машина уже уехала. Их не будет по крайней мере две недели.
– Мамочка, дело не в этом.