— Я же тебе велел позвать меня, когда джентльмен прибудет! — Он прожег ее сердитым взглядом.
— Дэвид, но он только сию минуту вошел, — начала оправдываться она.
— Это правда, — подтвердил я. Мне почему-то захотелось за нее заступиться.
— Так или иначе, ты меня не позвала, — не отставал мальчик. — Что ты ему тут наговорила?
— Пока вовсе ничего, — ответила мать. Создалось впечатление, что она расплачется, если он сейчас же не перестанет ее тиранить. Она отвернулась в сторону. — Я не знала, что сказать.
— Мистер Сэдлер, я приношу вам свои извинения. — Он глядел теперь на меня с заговорщической улыбочкой, словно намекающей, что уж мы-то с ним понимаем: в этом мире все всегда будет идти наперекосяк, если мы не отберем бразды правления у женщин и не начнем следить за порядком сами. — Я надеялся сам вас встретить. Я просил мамку предупредить меня, как только вы явитесь. Кажется, мы вас раньше ждали.
— Да, — согласился я и объяснил про опоздавший поезд. — Признаться, я очень устал и надеялся сразу пройти в свою комнату.
— Конечно, сэр.
Он едва заметно сглотнул и покосился на конторку, словно все его будущее было явлено там в узорах древесных волокон: вот эта петелька — девушка, на которой он женится, вот дети, которые у них будут, а это — целая жизнь ссор и свар, которую они друг другу уготовят. Мать тронула мальчика за руку и что-то зашептала ему на ухо; он быстро замотал головой и шикнул на нее.
— Случилось нечто ужасное. — Он внезапно повысил голос, так как снова обращался ко мне. — Понимаете, мы собирались вас поселить в четвертый номер. Но я боюсь, что теперь он не годится для постояльцев.
— Ну, я могу и в другом переночевать.
— О нет, сэр! — Он покачал головой. — К сожалению, они все заняты. Мы оставили за вами четвертый номер. Но он не готов, вот в чем беда. Вот если б вы нам дали еще немножко времени, чтоб его для вас приготовить.
Он вышел из-за конторки, и я разглядел его получше. Он был лишь на несколько лет моложе меня, но походил на ребенка, играющего во взрослого. На нем были мужские брюки — длинноватые для него, штанины подвернуты и заколоты. Рубашка, жилет и галстук вполне уместно смотрелись бы на мужчине гораздо старше. Зачаточные усы на верхней губе были специально взъерошены и всклокочены — я сперва даже не понял, усы это или просто мальчик не слишком прилежно умылся утром. Он явно пытался казаться старше, но столь же явными были его молодость и неопытность. Он не был с нами там — в этом я не сомневался.
— Дэвид Кантуэлл, — представился он наконец, протягивая мне руку.
— Дэвид, это неправильно. — Миссис Кантуэлл покраснела. — Джентльмену лучше сегодня переночевать где-нибудь еще.
— И где же это? — напустился на нее мальчик. Он повысил голос, всячески подчеркивая несообразность ее предложения: — Ты же знаешь, везде все забито. Так куда я, по-твоему, должен его послать? К Уилсону? У них мест нет! К Демпси? И у них нет! К Разерфорду? И у них то же самое! Мать, у нас обязательства перед джентльменом. У нас обязательства перед мистером Сэдлером, и мы должны их выполнить, иначе опозоримся, а нам, кажется, и без того хватает позора!
Его внезапная вспышка поразила меня. Я представил себе, каково этим двум столь разным людям уживаться в маленькой гостинице. Мальчик и мать — одни вдвоем уже много лет (я решил, что муж этой женщины трагически погиб в результате несчастного случая с молотилкой). Мальчик, конечно, был совсем маленький и отца не помнит, но все равно боготворит и до сих пор не простил мать за то, что она заставляла отца работать каждый божий час. А потом началась война, и мальчика не взяли по возрасту. Он хотел пойти добровольцем, но над ним только посмеялись. Назвали храбрым мальчуганом и велели прийти снова через пару лет, когда у него вырастут волосы на груди. Если к тому времени эта чертова война не кончится. Тогда его возьмут. И он вернулся к матери и сказал ей, что пока никуда не идет, — и презрительно заметил облегчение на ее лице.
Уже тогда я при каждом удобном случае воображал подобные сценарии, продираясь через спутанный подлесок обстоятельств в густом лесу своего воображения.
— Мистер Сэдлер, прошу извинить моего сына. — Миссис Кантуэлл наклонилась вперед и оперлась обеими ладонями о конторку. — Он очень возбудим, вы сами видите.
— Это-то тут при чем? — не сдавался Дэвид. — У нас обязательство.
— И мы бы хотели его выполнить, но…
Я пропустил конец ее речи, так как юный Дэвид взял меня под локоть. Его фамильярность меня удивила, и я отстранился, а он прикусил губу, нервно оглянулся и заговорил вполголоса:
— Мистер Сэдлер! Можно с вами поговорить наедине? Уверяю вас, я совсем не так желал бы вести дела в этом пансионе. Думаю, вы о нас весьма невысокого мнения. Но прошу вас, пройдем в гостиную. Там сейчас никого нет, и…
— Хорошо, — согласился я, ставя саквояж на пол перед конторкой миссис Кантуэлл. — Можно я оставлю вещи тут?
Она закивала, сглотнула и стала снова заламывать свои несчастные руки. Кто угодно догадался бы, что она готова скорее принять мучительную смерть, нежели продолжать беседу со мной. Я последовал за ее сыном в гостиную, частью заинтересованный, частью выбитый из колеи таким явным расстройством хозяев заведения. Я устал с дороги, и, кроме того, меня раздирали противоречивые чувства, вызванные теми самыми причинами, которые привели меня в Норидж. Больше всего на свете я сейчас хотел пойти к себе в номер, закрыть дверь и остаться наедине со своими мыслями.
По правде сказать, я не представлял, смогу ли выполнить намеченное на завтра. Поезда в Лондон отправляются каждые два часа, начиная с десяти минут седьмого утра — это четыре возможности покинуть город до назначенной мне встречи.
— Ужас, что за история, — начал Дэвид Кантуэлл, слегка присвистнув сквозь зубы, когда мы вошли в гостиную и дверь за нами закрылась. — И мамка не то чтобы справляется, а, мистер Сэдлер?
— Послушайте, может быть, вы наконец объясните, в чем дело. Я послал вам деньги с письмом, чтобы забронировать комнату.
— Конечно, сэр, послали, а как же. Я сам зарегистрировал вашу бронь. Мы