И так все семь дней, днем и ночью. Мучители подходили к клеткам не спеша. Они шли и кричали «Корза-Корза-Корза!», нагоняя страху. Делали круг по клеткам, проводя железными ключами от замков по прутьям решетки. От звука удара металла о металл подростки начинали орать от ужаса. Уже на второй день звон ключей вызывал плач у большинства похищенных.
А потом начинался круг избиения. Снова и снова, каждые пять-шесть часов. Одного за другим нас вытаскивали из клеток и били так, чтобы ничего не сломать и не нанести смертельных увечий.
— Давай, кричи: «Во имя Корзы! Во славу Корзы!», — на еле живую девицу орал быковатый надзиратель. У него бугры мышц выпирали из-под одежды. — Кричи! И боль уйдет. Кричи-кричи-кричи! Ор-р-р-ра!
— Во имя Корзы! — заорала девица. — Во славу Корзы!
Пленница снова и снова повторяла эту фразу, словно мантру, отгоняющую боль и страх. Весь смысл ее существования в такие моменты сводился к тому, что она произносила и во что сама со временем начинала верить. Смотря на это со стороны, я понимал — это самообман. Просто мозг начинает акцентировать свое внимание на произносимых словах, а не готовить тело к очередному удару. Но была и странность! Произносимая фраза и впрямь ослабляла боль, даже если я сам не верил в сказанное. Будто «Корза» — это какое-то магическое имя или слово. Другие пленные чувствовали тоже самое.
Что касается мучителей — те, кто нас избивал до полусмерти, всегда ходили по двое. Четыре пары, работающие в две смены. Они всегда брали первым того, кто ближе всех сидел или лежал у выхода из клетки. Всегда один из них вытаскивал жертву, а второй контролировал дверь в клетку.
Трижды приходил этот самый Корза. Крепкий взрослый мужик в красном балахоне и в скрывающем лицо колпаке. В такие моменты над окнами прямо под потолком загорался рисунок человеческого черепа с оленьими рогами и какой-то спиралью во лбу. И вот тогда, те из похищенных, кто славил имя Корзы, впадали в чуть ли не священный страх перед ним.
Имя Корзы на их устах обретало новую силу. Я сам это видел, чувствовал и, будь моя воля, забыл бы эти его страшные приходы и всеобщий вопль страха!
Корза! Хозяин украденных имен одним своим присутствием в комнате с клетками давил дурной силой, да так, что чувствовалась область пустоты в сознании. То самое место, где раньше было мое имя. А душа в груди… она трепетала от страха, почуяв рядом могучую силу. Будто слышишь сердцебиение и знаешь, что это сердце не твое, а врага. Смертельно опасного врага!
В такие моменты Корза излучал прямо-таки животную власть над жизнью и смертью. Я же молчал, внимательно рассматривая человека, который способен красть имена. Били меня за это нещадно, но лучше так, чем позволять кому-то украсть мою свободу мыслить.
Прислушался. Заметил едва уловимый шум в холле. Где-то там находится каморка, в которой живут наши мучители. Похолодало, а значит уже полночь и скорее всего сейчас у этих моральных уродов будет пересменка и сразу начнется круг избиения. Пора и мне начать действовать.
Я подтащил к выходу из клетки тело едва живой девушки. Та не сопротивлялась и уже смирилась с участью неизбежной смерти.
— Помнишь меня? — я приложил ладонь к щеке девушки. — Посмотри прямо перед собой, а не на пол.
У неё скулы, брови и даже уши — всё разбито. Да и я сейчас выгляжу так, что в открытом гробу хоронить не станут.
— Д-да. Ты тот парень…
Она попыталась вспомнить имя, привычка из жизни до похищения, но не смогла. По щеке девушки прокатилась слеза. Я смотрел ей в глаза и видел, что одного тепла моей ладони ей хватило на то, чтобы вспомнить, каково это — жить мирной и спокойной жизнью. Где есть люди и простое человеческое тепло от объятий тех, кто нас любит. Где люди не звери, которые прячут подростков по клеткам.
— Помоги мне, — прошептал я, приблизившись к девушке так, чтобы наши головы соприкоснулись. — Скоро эти уроды снова придут нас избивать, и тебя из клетки заберут первой.
— М-мне страшно…
— Знаю, — я прижал вторую ладонь к лицу девушки, и она робко прикоснулась к ней своей рукой. — Всё будет хорошо. Я тебя не брошу и не дам тебя им в обиду. Просто отвлеки их внимание. Как угодно, но отвлеки.
Девушка, опустив глаза, кивнула. Мало кто согласится добровольно встать первым в очередь на избиение. Но ей хватило на это смелости.
Оставив девушку у входа, я перебрался в центр клетки. Теперь и мне надо заняться делом. То дикое зло, что сидит во мне с самого детства, за неделю побоев превратилось в нечто едва ли не осязаемое. Вчера, когда смотрел на нашего третьего сокамерника, уснувшего после побоев вечным сном, зло склизкой черной массой вывалилось из котла гнева. Не передать словами, как себя чувствуешь, когда у тебя в сознании ворочается нечто подобное. Да еще и занимает то место, где раньше было имя.
Злу было плевать на труп парня. Оно оглядело помещение с пленными, подмечая ранее не замеченные детали. График избиения, принцип забора пленных, жесткое требование выкриков о Корзе и даже то, в каком направлении стаскивают тела погибших. Стоящий в воздухе запах гари от керосиновых ламп и едва заметный сквозняк, идущий из коридора. А где дует ветер, там и выход.
Подумаем. Отделка и форма помещений уж больно специфические. Выходит так, будто нас держат в здании старого автовокзала, в котором есть два крыла в виде залов ожиданий. А между ними каморка, занятая похитителями. Электричества нет. Всё освещение держится на керосиновых лампах. Ни у кого из надзирателей при себе не было огнестрельного оружия или ножей. Им хватает подавляющей силы пары взрослых мужиков и резиновых дубинок, которыми они нас и избивали. Надежды на других пленных нет. Большинство из них визжит от страха, когда мучители проводят ключами по прутьям клетки.
Из позиции лежа я резко поднялся на ноги и проверил, как быстро смогу подскочить к двери. Две секунды. Быстрее не получается из-за наручников. После недели избиения и подобия жизни на хлебе и воде даже стоять тяжело.
В коридоре послышались шаги, и вскоре пришла пара знакомых мучителей. Прикоснулся рукой к прутьям клетки. Холодные, а значит, снаружи и впрямь наступила полночь и у этих уродов прошел пересменок.