И «Белый олень» был бойким постоялым двором; Хивел дважды видел шелк, на женах лордов.
– Позаботься о нашем псе, малый, – сказал тот воин, который морщил нос. Тон у него был дружелюбный. – Он восточный колдун, византиец. Из самого Города, говорят.
Из Константинова града.
– Чем… чем он провинился?
– Колдовством, чем же еще. Колдовал для ирландских бунтовщиков против короля Гарри, мир его праху. Пять лет прятался в ирландских холмах, ворожил и наводил порчу. Но мы его поймали. Лорд Джек его поймал, так что теперь он пес Талбота.
– Том, – одернул десятский, и воин на миг замер. Потом вновь подмигнул Хивелу и бросил ему пустую кружку.
– Вот смотри, малый, – сказал Том. Он нагнулся, схватил железное кольцо на руке пленника и потянул, словно того и нет. – Видишь, на железе змея вырезана? Это друидская змея, она связывает колдунов. Старый ирландский Патрик изгнал с острова всех змей ради своей колдовской братии. Но мы привезли змей с собой. Кожаных и железных.
Том отпустил кольцо, и рука пленника упала с глухим звоном, но сам пленник не издал ни звука. Хивел смотрел как зачарованный.
– Хозяин! – позвал десятский.
Дафидд подошел, вытирая руки о фартук.
– Да, центурион?
Десятский не стал его поправлять.
– У вас тут есть кузнец? Мятежник не особо опасен, но уползет, только дай волю. Надо его к чему-нибудь приковать.
– Так вы тут надолго?
– Мы не спешим. Пленника нужно отвезти в Йорк на казнь.
– Ирландское море глубокое, – заметил один из воинов.
– Не такое глубокое, чтобы поглотить его проклятие, – отрезал десятский. – Пусть его свой брат-колдун убьет. – Он повернулся к Дафидду: – Насчет ребят не бойся, они хорошие и слушаются меня. – Последнее слово он произнес с легким нажимом. – И до смерти устали приглядывать за этим бунтовщиком.
– Хивел, – сказал хозяин, – беги к Шону Мауру, пусть идет сюда с молотом и клещами.
Молодой звонкоголосый воин крикнул вдогонку Хивелу:
– И скажи, тут ему не лошадь ковать! А цепи!
Хивел припустил бегом, боясь обернуться. За голосами воинов и Дафидда, за собственным дыханием он различал настойчивый шепот, словно биение крови в ушах, когда все тихо. Он слышал его без остановки с тех самых пор, как губы колдуна беззвучно шевельнулись.
«Ты, способный меня услышать, иди за мной. Иди на мой голос».
И покуда Хивел бежал в сгущающихся сумерках, ему чудилось, будто за ним тянутся руки, хватают за плечи, за горло, силятся утащить назад.
Нэнси тронула за ошейник пса, вращавшего вертел, колесо остановилось, и Нэнси отрезала кусок от жарящегося бараньего окорока. Пес снова заходил в колесе. Нэнси положила мясо на деревянную тарелку, добавила вареного зерна и кусок мягкого черного хлеба.
– За мясо для него воины не заплатили, – заметил кухонный мальчишка Дай.
– Мне можешь не рассказывать, за что они не заплатили, – ответила Нэнси, накрывая тарелку салфеткой. – Надеюсь, зубы у него есть, а то нож я приложить не смею. Вот, Дай, беги, пока не остыло.
– Зачем они его бьют, если он колдовать не может?
– Вот уж не знаю, Дай, – грустно ответила Нэнси. – Ну, беги.
– Я отнесу ему еду, – сказал Хивел из дверей.
Дай открыл рот, потом закрыл. Нэнси отвернулась.
– Я ему воды набрал, – добавил Хивел. – И я его не боюсь. А ты ведь боишься, Дай?
Дай стиснул пухлые кулаки. Он был на год старше Хивела и тоже сирота. Бездетные Дафидд и Нэнси взяли их вместе и пытались воспитать как братьев. Хивел уже не мог вспомнить, каково это, иметь братьев, даже когда старался.
– Ie, боюсь немного. Корми его ты, – сказал Дай и протянул Хивелу тарелку. Тот кивнул. Хивел не то чтобы ненавидел Дая, скорее любил. Но они не братья.
За порогом кухни он взял фонарь и котелок с элем, которые оставил у двери, и пошел в сарай. Внутрь проникал косой сноп лунного света. Колдун сидел, прислонившись к столбу, белый и черный в лунном сиянии. Голова была чуть повернута. Хивел замер. Ему предстало лицо черепа, в глазницах что-то тускло поблескивало.
Хивел повесил фонарь на крюк и открыл ставни; колдун поморщился и отвернулся.
Это все, что он мог – повернуть шею. Цепь, отходящая от ошейника, дважды обвивала туловище и столб, цепи от ножных кандалов закрепили на колесах старой телеги. Хивел встретил Шона Маура, когда тот возвращался домой, и теперь понимал, отчего кузнец глянул на него с такой злобой.
– Так это все-таки был ты, – проговорил скованный, и Хивел чуть не выронил тарелку. – Еда мне?
Хивел сделал шаг. Голос в голове давно умолк, но его все равно будто тянуло к колдуну. Он остановился.
– Воины сказали, ты не можешь колдовать, когда в цепях.
– Но ты знаешь, что это не так. – Чужеземный выговор в речи колдуна был едва различим. – Что ж, в основном они правы. Я мало что могу, и сбежать так не могу точно. Подойди, мальчик.
Колдун шевельнул руками. Хивел отвел глаза, чтобы не видеть знака.
– Хотя бы поставь мой ужин так, чтобы мне дотянуться. Потом можешь уйти. Прошу тебя.
Хивел подошел ближе и снова глянул на колдуна. Тот сидел на расправленных полах плаща, так что видна была лоснящаяся подкладка – тоже шелковая. Под плащом темнело зеленое платье тяжелого дамаста, из разорванных швов выглядывала белая шелковая рубаха. И верхнее платье, и рубаха были сплошь расшиты золотом, серебром и яркими нитями – Хивел против воли засмотрелся на узор из переплетенных линий.
Он поставил тарелку на солому и убрал салфетку. Глаза колдуна расширились, он провел языком по очень белым зубам в пятнышках грязи и одной рукой потянулся к тарелке. Цепь ручных кандалов соединялась у него за спиной. Колдун поставил тарелку на колени, и его тонкие пальцы напряженно зависли над ней, будто когти; цепь не позволяла соединить руки.
Хивел подумал было сказать, что может его покормить, но промолчал.
Колдун уже не пытался соединить руки. Он взял салфетку, встряхнул и, как мог, приладил поверх грязной шелковой рубахи. Затем тонкими пальцами взял одно зернышко, положил в опухший рот и очень медленно принялся жевать.
Стараясь не смотреть на лицо и руки колдуна, Хивел снял с котелка крышку, достал из поясной сумки комок жирной бумаги, развернул и бросил в теплый эль кусок сливочного масла. Помешал в котелке чистой соломинкой и придвинул его так близко к колдуну, как только посмел. Колдун дождался, когда Хивел отступит, затем взял эль и отпил глоточек. Его глаза закрылись, и он припал головой к столбу, чтобы хоть немного ослабить давление ошейника.
– Нектар и амброзия. Спасибо, мальчик.
Колдун поставил эль, взял баранину и начал понемногу отщипывать от нее зубами.
Наконец Хивел сказал:
– Ты позвал меня колдовством. Никто больше не слышал. Зачем ты это сделал?
Колдун замер, вздохнул, вытер руки и губы.
– Я думал, ты… кое-кто другой. Кто мог бы