— Бог ты мой, — сказал Парис, поднося бокалы, — и в кого ты такая ненасытная?
Геката, подняв голову, улыбнулась. Брат никогда не понимал ее до конца; что, собственно, хорошо. Она и сама многого в себе не понимала.
— Мм, прелесть, — проворковала она, пригубив мартини.
Парис, отхлебнув из бокала, поставил его на пол возле кровати и стал натягивать одежду — черные слаксы, угольную рубашку и кроссовки без носок; в меру консервативно, под стать обстановке. Это был второй их визит в Аризону, в новую лабораторию отца, которого они навещали регулярно, пару раз в месяц, — тюрьма тюрьмой, но они внушили-таки отцу, что ему нужно подобие тихой, защищенной от враждебных ветров гавани, подальше от грязи и кровопийц в лице бизнеса и правительства — по крайней мере, той его части, что не считает себя обязанной кормящей груди клана Джекоби.
Идею насчет тайной базы Сайрус воспринял на условии, что он здесь все обустроит самостоятельно, согласно собственному «видению» (пускай старик потешится). Для строения он выбрал форму додекаэдра, двенадцатиугольника, усмотрев в этой форме принципы священной геометрии; постепенно у этого места сложилось и название — «Дека». В «Деку» близнецы предусмотрительно встроили сотни подслушивающих и наблюдающих устройств, часть из которых показали Сайрусу; остальные же — не его ума дело.
— Какого хрена надо было забираться в такую глушь, — недовольно сказал Парис. — Не мог себе поближе лабораторию сгородить? Август месяц, а мы летай теперь в эту чертову дыру. Ни уму ни сердцу.
— Насчет сердца — это ты зря.
— Да ладно тебе, — усмехнулся он. — А вообще, что-то в этом есть. Тайная лаборатория с безумным, можно сказать, ученым. Зашибись, кто не понимает.
— Да, тайное логово в жерле подводного вулкана, — хохотнула Геката. — И папик — ни дать ни взять Доктор Смерть.
— Бери выше. У него ума побольше будет. И злобности тоже. Ты об этом?
— Типа того. А что, правда: словосочетание «безумный ученый» очень даже ему подходит.
Они, засмеявшись, звонко чокнулись бокалами.
— Ты от него последнее время что-нибудь слышал? — спросила Геката, прихлебнув мартини и по-прежнему не отводя взгляда от девушки, которую они с братом делили на протяжении последних трех часов. Она все так же чувствовала ее запах, несмотря на горьковатый привкус коктейля. Тело рыжей девушки пахло летом и свободой.
— На той неделе мне раз десять звонил этот его Отто. Вот ведь тоже фрукт: то ли злой приспешник, то ли правая рука?
— Конечно злой приспешник, — уверенно определила Геката.
— Да, наверное. Так вот, он говорит, что папе край как нужен новый секвенсор генерирования генов — тот самый, шведский, что на обложке «Биотех таймс».
— Да? Ну, пусть берет.
— Так ему их два надо, и, наверное, потому только, что один из них на обложке навороченного журнала.
— И что? Пусть хоть всю комнату ими заставит.
— У него она уже и так вся в сорок пятых биосеквенсорах, — заметил Парис. — А он орет, что это дрянь, и недавно чуть топором их не покрушил. Насилу удержали.
— Хм, — Геката пожала плечами. — Так в чем вопрос? Если его величество Альфа желает два десятка новых компов — быть посему. Стоимость удержим из поступлений. Денежек у него последнее время как молока у коровы — пусть себе резвится. Тебе-то что?
При слове «Альфа» Парис усмехнулся. С месяц назад отец почему-то запал на него и стал требовать от детей, чтобы они звали его именно так. Персоналу же и вовсе было велено именовать его не иначе как «ваше высочество лорд Альфа». Пару лет назад он принципиально откликался лишь на «Оранж» — что-то там у уфологов, насчет некой малоизученной звездно-галактической общности. В общем, маразм крепчал и у уфологов, и у папаши.
Это действительно доставало: у Париса даже жилка вздувалась на виске и хотелось кусать губы, выслушивая или, не дай бог, произнося эти имена. Единственное из прозвищ, помимо Сайруса, которое еще куда-то годилось, было Мерлин — именно так подростками они с сестрой называли отца.
Геката деликатно изогнула бровь.
— Да не смотри на меня так, — фыркнул Парис. — Я вовсе не жмусь. Просто все труднее и труднее становится различать, действительно ему что-то надо или все это очередной старческий каприз без всякой пользы для дела, как тот бассейн с ртутью.
Геката, допив мартини, встала. Они с братом были одинакового роста, под метр восемьдесят. Ее ноги уже давно были объектом обсуждений и демонстраций на страницах «Bora» и «Максима»: «словно из алебастра», фигурировало всюду уже приевшееся ей сравнение.
«Фигня это все», — реагировала теперь на журнальные дифирамбы Геката. А ведь в подростковые годы это ей даже льстило. Дурочка была. Белые волосы на ее лобке были подстрижены в форме миниатюрного сердечка, а когда она согнула ногу, из-под трусиков золотисто сверкнули продетые в срамные губы кольца. А на сосках — кольца из платины. На двадцатисемилетие Геката планировала сделать себе еще пирсинг бровей (хотя, понятно, у папика от этого будет сердечный приступ). Он-то считал, что единственной отметиной у близнецов должны быть их шрамы. Вообще он часто твердил дочери, насколько важно блюсти чистоту (не вдаваясь, впрочем, в объяснения, для чего именно — может, для поддержания некоего открытого канала с таинственной звездной силой, которую сподобились перекачивать через них боги?). Геката натянула короткую зеленую юбку и искристо-белую блузку из шелка. Одевшись, она опустилась на мягкие подушки кожаного дивана, закинув ногу на ногу и раскачивая на большом пальце ступни изящную босоножку.
А вообще про затею с бассейном ртути сказано правильно. Денег эта прихоть стоила прямо-таки нелепых — по пять тридцать пять за сто граммов. Хотя объективности ради надо заметить, что зрелище и впрямь получилось впечатляющее. Десять тысяч галлонов переливчато сверкающего жидкого металла. Закупка ртути через целый ряд принадлежащих им компаний, помнится, на какое-то время вызвала колебание рыночных цен на металл, а научные журналы наперебой взялись обсуждать, что кто-то где-то готовит миру нечто аховое по своей небывалой новизне.
— А помнишь, — сказала Геката, — когда тот бзик насчет одушевленного металла у него наконец прошел, котировки ртути на рынке поднялись на двадцать шесть центов за унцию. Так что фурор мы произвели.
— Да в этом разве дело? — вздохнул Парис. — Просто все труднее становится понимать, действительно он взял курс на новое исследование или же это просто экстравагантные выходки двинутого на роскоши маразматика.
— На то мы и платим Чангу, Баннерджи и Хопвеллу, чтобы объективно отслеживали его работу.
— Эти-то трое холуев? Выжиги, все как один.
— Не скажи. — Геката, терпеливо улыбнувшись, покачала головой. — И ты сам это знаешь. Лучше их