Деннисон с напряженным, но сдержанным лицом повернулся и неловко вышел из кабинета. Ноги плохо слушались, голова кружилась, он кое-как одолел лестницу и добрался до своей комнаты. Дрожащей рукой он отодвинул задвижку, проковылял по полу и, до предела изнуренный, рухнул на большую кровать с балдахином на столбиках. Несколько мгновений он лежал, скорчившись, зарыв лицо в ладони. Тьма разрозненных образов, мыслей, надежд, сомнений, вопросов, пролетала в его сознании, сплетаясь в странные узоры, меняясь, пропадая, точно цветные стеклышки в калейдоскопе. И все это время, повергая его в содрогания, щекоча и покалывая, пылая в каждом волокне, клетке и самом крохотном капилляре, вел свою загадочную работу Алкагест. Затем настал миг прояснения. Деннисон сел.

— Где я? — внезапно воскликнул он. — Что случилось? А! — Он вскочил и принялся шагать по плиточному полу. Тут его осенило. — Отдыхать. Уснуть во что бы то ни стало. Это необходимо, или я сойду с ума! — Он побежал к своему чемоданчику. Раскрыл его в спешке, прежде чем новый приступ охватит его, пошарил внутри, достал несколько пузырьков, кое-какие лекарства, которые приобрел в пути, чтобы справиться с нарастающим нервным возбуждением. Выбрав одну, отмерил крупную дозу и проглотил.

— Теперь, — вскричал он, — хотя бы несколько часов забвения! Если буду жить, буду жить. Если умру, то нынче в последний раз мне нужно принимать снотворное. Будь что будет!

Он опустил шторы, ибо еще отнюдь не смеркалось, и, поспешно раздевшись, скользнул в пижаму. Миг спустя он был в постели. Но, как он ни старался задремать, ничего не выходило. Хорошо известное действие мощного опиата не сказывалось, да и только. Вместо этого он оказался в холодном поту. Затем его охватил жар. И в полубреду он метался час, а то и больше. И опять в его сознании пронеслось торжественное предупреждение Иль Веккьо.

— Ну, ну, мой безрассудный друг, во имя тени Гермеса Трисмегиста, вы не знаете, чего просите!

Он с проклятием вскочил. Принял удвоенную дозу наркотика. Без толку. Все тело словно пронизала, клокоча, колышась, работая, некая великая и неведомая сила.

— Милосердные Небеса, разве я не могу проанализировать, что происходит? — вскричал Деннисон, прижав ладонь к голове, уподобившейся барабану. — Я ведь врач. И столкнулся с неким неизвестным фактором анаболизма. Разве я не могу постичь его? Что я сделал? Что? Что? — И опять, расхаживая по комнате, пытался собрать разрозненные мысли.

Впустую. Все попытки были тщетны. Как у пьяного. То и дело в мозгу вспыхивало дерзкое предположение, но, прежде чем он успевал его осмыслить, оно тонуло в чудовищном хаосе все новых и новых идей. Внезапно явилось видение девушки на террасе, серьезной и нежной, возникло страстное желание бежать, покинуть старого доктора, вершину горы, Францию, вернуться домой как можно скорее, и там вести свой бой, где и стены помогают, а затем опять накатывал великий немой страх неких непредвиденных последствий, которые он испытает, если только покинет этот дом, пусть и незамеченным. А затем, наконец, пришли тьма и боль, и безумные, беспорядочные сны.

Прошло много времени, сколько именно, Деннисон не смог бы определить, но вдруг он мгновенно пришел в полное сознание. И оказалось, что он стоит перед зеркалом, вделанным в дверь шкафа для одежды, с зажженной свечой в руке. Он пристально глядел напряженные глаза своего отражения с неестественно увеличившимися зрачками, словно у гипнотизера, который, проводя загадочный опыт, самого себя вверг в транс. Так с мгновение он стоял и глядел в зеркало. Затем с его губ сорвался пронзительный крик.

— Великие Небеса, да что это?

И, внезапно, поняв всю правду, впал в дрожь от безумной радости, точно алчный скряга, случайно отыскавший способ превращать свинец в золото. Ибо он уже видел перемены. Пока еще совсем незначительные, но явственные, безошибочные.

— Мои глаза стали другими. Другими, — пробормотал он, подавшись вперед в пылу страсти. Свеча задрожала в его руке, горячий воск закапал на пол, пятная его. — Мои волосы, смотри-ка, и морщины на лбу наполовину разгладились! И, о, а щеки полнее, и… и… — Зубы у него застучали, как если бы он ухнул в ледяную ванну. Он заспотыкался, пытаясь отдышаться. Свеча упала из подсвечника. Погасла. Спальня погрузилась в мягкую тьму.

Деннисон понял, что настала ночь. И он чувствовал, что ему душно. Внутри комнаты буквально нечем было дышать. Жизнь, приливом хлынувшая в его тело, новое, загадочное пламя, разгоревшееся в нем, требовало кислорода, вольного чистого воздуха без ограничений и пределов.

Он заковылял к окну, ощупью, точно слепой, ибо и впрямь в эти первые мгновения после возврата сознания он почти не видел. Резким нетерпеливым движением поднял шторы. Затем, держась за косяк, стал во всю мощь легких вдыхать прохладный ночной воздух. И по всему телу, точно вся его плоть превратилась в живой огонь, загадочная сущность Алкагеста соединялась с кислородом, и суверенная сила стремительно и блистательно шествовала, одолевая немощь, страдание и смерть. Он стоял какое-то время, ни о чем больше себя не спрашивая, не желая ничего другого, удовлетворенный одним тем, что жив, что чувствует, как спадает с него недавно тяжкий груз недугов, страха и боли.

Возможно ли с помощью волшебства или телепатии проникнуться ощущениями стрекозы, когда она ползает в тяжелой и душной неподвижности, будучи еще личинкой, на каком-нибудь голыше у озера, и вдруг покидает отслужившую оболочку и влетает, свободная и прекрасная, в свет солнца чудесным летом, простирает свои ажурные крылья и движется в чистом воздухе, и вот уже стремительно поворачивает туда и сюда над сияющей водяной поверхностью? Если возможно постичь подобное преображение, то можно и представить себе, что испытывал Деннисон, стоя у растворенного окна.

Он выглядывал в обширный прекрасный сад, глаза его больше не болели и не были затуманены. Луна ярким и тонким серпом висела над кронами олив, и те, таинственные в ее свете, возносили старые уродливые, перекрученные стволы, напоминая души с иллюстраций Доре к «Аду». За ними поблескиванье колеблющегося серебра возвещало о присутствии моря. Зеленый огонек, далекий и крохотный, тихонько полз на запад, не иначе как судно, вполне возможно, что и пассажирский пароход, следующий в Америку.