Теперь, когда, учитывая все сказанное, мы обращаемся к рассмотрению многочисленных удивительных ритуалов примитивных племен и великих цивилизаций прошлого, становится очевидно, что их цель и фактическая задача заключались в том, чтобы перевести человека через пороги преобразования которые требовали изменения характера не только сознательной, но и бессознательной жизни. Так называемые обряды перехода, занимающие видное место в жизни примитивного общества (ритуалы рождения, присвоения имени, вступления в зрелый возраст, бракосочетания, погребения и т. д.), отличаются обязательными и обычно очень жесткими актами разрыва, посредством которых разум радикально отсекается от установок, привязанностей и образа жизни той стадии, что остается позади[9]. Затем следует период более или менее длительного уединения, на протяжении которого исполняются обряды, нацеленные на то, чтобы ознакомить нашего путешественника по жизни с характером и должными ощущениями его нового положения, чтобы, когда наконец наступит время для возвращения в нормальный мир, посвященный по существу оказался заново родившимся[10].
Рис. 1 Силены и Менады
Самым удивительным является тот факт, что большое число ритуальных испытаний и символов соответствуют образам, непроизвольно появляющимся в сновидениях в тот момент, когда пациент, проходящий курс психоанализа, начинает отказываться от своих детских фиксаций и делает шаг в будущее. У аборигенов Австралии, к примеру, одним из основных моментов испытаний инициации (когда юноша с наступлением зрелости отдаляется от своей матери, официально вводится в общество мужчин и знакомится с их тайными знаниями) является обряд обрезания. «Когда приходит время обрезания, мальчикам из племени мурнгин отцы и старики говорят: ‘Большой Змей Отец слышит запах твоей крайней плоти; он требует ее’. Мальчики принимают сказанное за чистую правду, это чрезвычайно пугает их. Обычно они находят убежище у матери, бабушки или у какой — либо другой любимой родственницы, так как знают, что мужчины собираются отвести их в мужское место, где ревет великий змей. Женщины ритуально оплакивают мальчиков; это делается для того, чтобы не дать великому змею проглотить их»[11] — Теперь давайте посмотрим на соответствие этому из бессознательного. «Одному из моих пациентов, — пишет доктор К.Г Юнг, — приснилось, что из пещеры на него бросилась змея и укусила в область гениталиев. Это сновидение имело место в тот момент, когда пациент убедился в правильности психоанализа и начал освобождаться от уз своего комплекса матери»[12].
Основная функция мифологии и ритуала всегда заключалась в символике, увлекающей человеческий дух вперед, в противодействии тем другим низменным человеческим фантазиям, которые привязывают нас к прошлому. В действительности, вполне может быть, что высокий уровень невротических расстройств в наше время обусловлен упадком институций — носителей такой действенной духовной помощи. Мы остаемся привязаны к неизгнанным образам нашего детства и потому оказываемся не готовы к необходимому переходу в зрелость. В Соединенных Штатах существует даже тенденция к совершенно противоположному, цель заключается не в том, чтобы взрослеть, а в сохранении вечной юности; не в отдалении с наступлением зрелости от Матери, а в том, чтобы оставаться верным ей. И поэтому в то время как мужья, став юристами, коммерсантами или руководителями, как того желали их родители, поклоняются своим мальчишеским святыням, их жены даже после четырнадцати лет замужества, родив и воспитав прекрасных детей, все еще ищут любви, которая может прийти к ним только с кентаврами, силенами, сатирами и другими похотливыми демонами из свиты Пана, либо, как в наших популярных, глазированных ванилью храмах сладострастия — под личиной последних героев экрана. В конце концов должен был прийти психоаналитик, чтобы снова утвердить испытанную мудрость древних, дальновидных доктрин, облаченных в маски плящущих целителей и колдунов, свершающих обрезание; вследствие чего мы обнаруживаем, как в сновидении с укусом змеи, что неподвластный времени символизм инициации спонтанно создается самим пациентом в момент поворота к исцелению. Очевидно, в этих образах инициации есть что — то настолько необходимое психике, что если они не привносятся извне, посредством мифа и обряда, то должны заявить о себе изнутри, посредством сновидения — чтобы наши энергии не оставались запертыми в давно изжившей себя детской, в сундуке на дне моря.
Зигмунд Фрейд подчеркивает в своих работах трудности переходных периодов первой половины человеческой жизни — кризисов младенчества и юности, когда наше солнце поднимается к своему зениту. К.Г.Юнг, с другой стороны, подчеркивает переломные моменты второй половины — когда для дальнейшего продвижения лучезарное светило должно опускаться и, наконец, исчезнуть в темном лоне могилы. В этот полдень нашего жизненного пути обычные символы наших желаний и страхов превращаются в свои противоположности; ибо в это время уже не жизнь, а смерть бросает нам вызов. В это время сложно покинуть не лоно, а фаллос — если, конечно же, сердце еще не охватила усталость от жизни, когда смерть зовет к себе обещанием блаженства вместо предшествовавших этому соблазнов любви. Мы проходим полный цикл, от могилы лона к лону могилы: неясное, загадочное вторжение в мир физической материи, которая скоро сойдет с нас, рассеявшись как субстанция сновидения. И, оглядываясь на то, что обещало быть нашим неповторимым, непредсказуемым и опасным приключением, мы видим: все, чем мы будем обладать к концу пути, — это ряд стандартных метаморфозов, таких же, через которые прошли все мужчины и женщины, во всех уголках мира, во все известные времена и под любой самой невероятной маской цивилизации.
Так, например, существует история о великом Миносе, царе острова — империи Крит в период расцвета его торговли. В ней говорится, что Минос нанял известного искусного мастера Дедала, чтобы тот придумал и построил для него лабиринт, где можно было бы спрятать что — то, чего весь его двор одновременно и стыдился и боялся. Ибо в его дворце находился монстр, родившийся у Пасифаи, царицы. Говорится, что царь Минос, защищая торговые маршруты, был занят важными сражениями; а тем временем Пасифаю совратил великолепный, снежно — белый, рожденный морем бык. В действительности ничего хуже того, что совершила собственная мать Миноса, не произошло: матерью Миноса была Европа, и хорошо известно, что на Крит ее перенес бык. Этот бык был богом, Зевсом, а благородным сыном этого священного союза стал сам Минос — которого теперь повсюду уважали и которому с готовностью служили. Как же в таком случае Пасифая могла предположить, что плодом ее собственной неосторожности будет чудовище: этот маленький сын с человеческим телом, но головой