На этот раз я сознавал, что лежу в дубовом ящике или чулане, и отчетливо слышал бурные порывы ветра и свист метели; я слышал также неумолкавший назойливый скрип еловой ветки по стеклу и приписывал его действительной причине. Но скрип так докучал мне, что я решил прекратить его, если удастся… «Все равно я должен положить этому конец», — пробурчал я и, выдавив кулаком стекло, высунул руку, чтобы схватить нахальную ветвь; вместо нее мои пальцы сжались на пальчиках маленькой, холодной, как лед, руки! Неистовый ужас кошмара нахлынул на меня; я пытался вытащить руку обратно, но пальчики вцепились в нее, и полный горчайшей печали голос рыдал: «Впустите меня… впустите!» — «Кто вы?» — спрашивал я, а сам между тем все силился освободиться.
В этом месте в текст были внесены изменения. Как нам известно, призрак назвал свое имя: Кэтрин Линтон. Но в томике Джулианы это имя было жирно перечеркнуто, а сверху написано черными печатными буквами:
ЭЛОИЗ ТРЕЛОНИ
Ее девичья фамилия.
И — жирно подчеркнутая строка:
Я пришла домой: я заблудилась в зарослях вереска!
Я в ужасе вскочила на ноги. Что это? Загробное послание от Элоиз к своей матери? Или, может, Джулиана впала в такое отчаяние из-за смерти Элоиз, что неосознанно сама проделала это? Что, если во сне она спустилась в библиотеку, подошла к письменному столу из вишневого дерева, взяла ручку и вписала имя дочери в книгу, которой они обе так дорожили? А потом отнесла книгу к себе в спальню, а поутру проснулась в искреннем изумлении, что ее мертвое дитя каким-то неизъяснимым способом оставило для нее такое вот послание.
Я не знала, как все было на самом деле. Взволнованная, преисполненная смятенных мыслей, я отложила книгу с пледом и покинула беседку — меня более не прельщали ни горячий чай, ни натопленная печка.
Я шла по старой уютной тропинке и постепенно успокаивалась. Этот парк в Роузлэнд Холле существует уже много веков. Здесь рождались предки Элоиз, когда-то они тоже были маленькими детьми. Они играли тут среди деревьев, жили счастливой и безмятежной жизнью. Само поместье располагалось у подножия Бодмин-Мур с его вересковой пустошью.
Меня вдруг охватила нервная дрожь. Я словно услышала крик, доносящийся из-за скованных холодом деревьев: «Я пришла домой: я заблудилась в зарослях вереска!»
Когда я вернулась в дом, Джулиана уже ждала меня, готовая приступить к трапезе. Мы присели возле камина в гостиной. Джулиана была взволнована.
— Ты видела, Кэти? Прочитала в «Грозовом Перевале»? Ты видела, что она…
Не торопясь вошел Эрик с графином шерри на серебряном подносе. Поставив его на боковой столик, он наполнил вином два изящных хрустальных бокала. Мы не проронили ни слова, пока он не ушел.
— Да, я видела, — сказала я как можно более спокойно.
Джулиана взволнованно наклонилась вперед:
— И что ты об этом думаешь? Я в полной растерянности. Что она пытается сказать мне? Ведь это она написала. Но что она имела в виду? О, Кэти, я ведь не схожу с ума?
Я не нашлась с ответом. К счастью, вошла Энни и сказала, что накрыла к обеду. У Джулианы были превосходные манеры, и она не выказала ни малейшего раздражения по поводу того, что наш разговор прервали. Мы проследовали в столовую и расположились за роскошным дубовым столом под белой льняной скатертью, на которой были расставлены тарелки, серебряные приборы и хрусталь. Таков был стиль Джулианы и отношение к принятию пищи. Всюду по комнате на полированных столиках красовались божественной красоты вазы с нарциссами и форзициями. Атмосфера полной идиллии и гостеприимства. Впрочем, сейчас это никак не могло помочь Джулиане. Она молча ждала, пока Энни подаст первое блюдо — гороховый суп с ветчиной. Когда служанка удалилась, Джулиана сказала:
— Я вижу, что вы про себя смеетесь над моими домыслами.
— Нет, что вы. Меня посещают такие же странные мысли и снятся такие же странные сны про Элоиз. И все же, Джулиана, нам следует как-то удостовериться, что мы способны сохранять разумность.
Джулиана недоуменно улыбнулась:
— Разумность? Вы действительно полагаете, будто все, что я чувствую и знаю каждой своей клеточкой, можно отнести к области разума? Кэти, вы ведь и сами это знаете, я же вижу. Поэтому не призывайте меня сохранять разумность. Трудно найти во всем этом хотя бы толику здравого смысла.
Я что-то пробормотала в ответ, соглашаясь. Конечно же, я была на ее стороне, это правда, но одновременно мне отчаянно захотелось уехать прочь из Роузлэнда. Сначала я купалась тут в неге, была окутана заботой, а теперь все это грозило перейти в бред и истерику. Похоже, что Джулиана оказалась еще более хрупкой, чем я. Я бежала сюда из Тэлланд Бэй, чтобы мы поддержали друг друга, но, кажется, это было ошибкой.
И в голове моей прозвучали слова Криса, пытающегося объяснить, почему он не хочет, чтобы я заночевала в Роузлэнде: «Дорогая, из этой затеи ничего хорошего не выйдет. Вы с Джулианой обе находитесь на грани: она — из-за смерти Элоиз, ты — из-за твоего собственного состояния. Я приеду за тобой…»
Теперь бы я с радостью поехала.
Энни с Эриком подали пирог из курицы с луком, такой вкусный, что меня сразу потянуло в сон. Мы с Джулианой поняли друг друга и более не поднимали тему Элоиз, хотя это давалось с трудом — каждой из нас приходилось обходить острые углы и недоговаривать что-то очень важное.
Но мы обсуждали обычные житейские вещи. Например, я с неподдельным интересом расспрашивала Джулиану — неужели она в самом деле каждый день соблюдает такие церемонии во время принятия пищи.
— Что вы имеете, виду? — улыбнулась Джулиана. — Человек должен есть каждый день.
— Нет, я имею в виду — все так формально, торжественно накрытый стол. Нет, это прекрасно — красивая комната, потрясающие блюда. Но в наше время люди принимают пищу проще. Не считая особых случаев.
— А разве сегодня не особый случай? Я обедаю в компании ближайшей подруги Элоиз. Впрочем, я немного лукавлю. Такой стол у нас накрывают исключительно в обед. Обед для меня всегда событие. А ужинаю я обычно перед телевизором во время новостей. Мне приносят на подносе яичницу или бобы с тостом.
