Ну так вот. С тех пор как мне поставили этот диагноз, все врачи словно с ума посходили на почве моих перспектив деторождения. Дошло до того, что волынку «скоро тридцать» завел даже мой добряк-ортопед, седенький дедуля (я и тут отличилась — в двадцать девять умудрилась заработать грыжу межпозвоночного диска).
Ладно мой гинеколог, тот хотя бы знал, о чем говорит. Может, поэтому я героически сдержалась и не заорала на него, когда, протирая расширитель, он повторил это в очередной раз. Правда, когда он вышел, я все-таки запустила ему вслед своей темно-синей шелковой туфелькой — она попала как раз в то место, где секунду назад находилась его голова. Каблук с глухим стуком ударился о дверь, прочертил по ней черную полосу, после чего туфля упала на стол, опрокинув стеклянную банку с ватными палочками. Я кинулась собирать палочки с пола и со стола и запихивать их обратно в банку, а когда до меня дошло, что они теперь уже не стерильные, я просто свалила их в кучу рядом с коробкой с одноразовыми иглами, после чего втиснулась в свой винтажный костюм сороковых годов, которым так гордилась еще утром, особенно после того, как мой сослуживец Нейт заметил, что в нем моя талия выглядит тоньше (при этом исподтишка косился на мою грудь). Правда, после поездки в электричке без кондиционера от Нижнего Манхэттена до Верхнего Ист-Сайда он весь помялся, а под мышками расползлись пятна пота. Потом я тихонько улизнула, заранее приготовив пятнадцать баксов — плату за прием, пока никто не обнаружил, какой разгром я учинила.
Спустившись в метро, я сразу поняла, что что-то не так. Еще не дойдя до турникета, я услышала низкий подземный гул, эхом отдававшийся от кафельных стен, и заметила, что снующих с бессмысленным видом людей как-то больше обычного. В застоявшемся воздухе чувствовался резкий привкус недовольства. Время от времени «система оповещения» о чем-то «оповещала», но ни одно из этих похожих на тарабарщину сообщений не привело к появлению поезда, и так продолжалось долго, очень долго. С края платформы я, как и другие, заглядывала в тоннель, надеясь увидеть на рельсах бледно-желтый огонек приближающегося поезда, но там было черным-черно. От меня разило, как от промокшей шальной овцы; ноги в синих туфельках на каблуках с бантиками на носу меня убивали, спина — и того пуще; вдобавок на платформе собралось столько народу, что вскоре я стала опасаться, как бы кто не свалился на рельсы, может, даже я или мой сосед, которого я столкну туда в нервном припадке (к которому я была уже близка).
Но внезапно толпа расступилась, как по волшебству. Сначала я подумала, что вонь от моего костюма достигла своей критической точки, однако настороженные и изумленные взгляды пятившихся людей направлены были вовсе не на меня. Проследив за их взглядами, я увидела, как пьянчужка с копной черных с проседью волос, стриженных на дурдомовский манер, плюхнулась на бетонный пол рядом со мной. Ее вихрастая голова оказалась прямо подо мной, а от осознания нарушенного личного пространства у меня аж щиколотки свело. Пьянчужка что-то свирепо бубнила себе под нос. Толпа пассажиров пятилась от ненормальной, как стадо антилоп от львицы. На образовавшемся пространстве в опасной близости осталась лишь я — то ли как заблудший олененок, то ли как старая уставшая хромоножка, не поспевающая за остальными.
Пьянчужка между тем принялась колотить себя по лбу и выкрикивать: «Сволочи! Паскуды! Чтоб вы передохли!»
Я никак не могла сообразить, что безопаснее — податься назад и слиться с толпой или же замереть на месте. Затаив дыхание, я тупо уставилась на рельсы — старая уловка для тех, кто хочет оставаться незаметным в метро.
Но пьянчужка не унималась: уперевшись двумя руками в бетонный пол, она со всей силы треснулась лбом об пол.
Это оказалось слишком даже для толпы ньюйоркцев, которые давно свыклись с тем, что метро и всякие чокнутые неразделимы, как шоколадка и начинка. Отвратительный стук черепушки о бетон эхом разнесся во влажном воздухе, точно в голове у пьянчужки был особый резонатор, которым она посылала сигналы всем чокнутым в отдаленные концы города. Все вздрогнули и нервно переглянулись. Я ойкнула и отскочила назад. На лбу пьянчужки образовалась черная полоса, совсем как отметина от туфли на двери моего гинеколога, но пьяница продолжала вопить. Подошел поезд, и я, повинуясь всеобщему импульсу, втиснулась в другой вагон, подальше от нее.
В переполненном вагоне я уцепилась рукой за поручень и повисла на нем, как коровья туша на крюке, и тут вдруг осознала, словно некий всемогущий бог горожан шепнул мне на ухо, что мне и самой впору плюхнуться на пол рядом с этой чокнутой, начать биться головой об пол и кричать: «Что б вы все передохли!» — и есть только две причины, по которым я не стала этого делать: первая — как-то неудобно и вторая — не хочется окончательно испоганить свой и без того замызганный винтажный костюм. Врожденная стеснительность и солидный счет из химчистки — лишь это удерживало меня от окончательного безумства!
И тогда я заплакала. Моя слеза упала на страницу «Нью-Йорк пост», которую читал мужчина, сидящий подо мной, тот громко фыркнул и, перевернув страницу, погрузился в спортивную рубрику.
Спустя, как мне показалось, годы, я, наконец, выбралась из подземки и на углу Бэй-Ридж и Четвертой авеню позвонила Эрику из автомата.
— Привет. На ужин что-нибудь купил?
Эрик с шумом втянул воздух через зубы, как делает всегда, когда понимает, что сейчас ему достанется.
— А надо было?
— Ну я же сказала, что задержусь, потому что к врачу иду…
— Да, точно, извини. Я просто не… Хочешь закажем чего-нибудь или?..
— Ничего. Куплю что-нибудь по дороге.
— Обещаю, начну паковаться сразу после «Часа новостей»!
Было почти восемь, и единственным открытым магазином в Бэй-Ридж в этот час оказалась корейская лавка на углу Семнадцатой и Третьей улиц. Вид у меня был тот еще — в жеваном костюме, с потеками туши на лице, я стояла среди кочанов капусты, уставившись к одну точку. Я никак не могла решить, чего же мне хочется. Взяла картошки, пучок лука-порея, сливочное масло. Оглушенная, лишенная силы воли, я покупала продукты, будто следовала списку, составленному кем-то другим. Расплатившись, я вышла из лавки и направилась к остановке, но мой автобус — В69 — отошел прямо передо мной. Следующего жди не раньше чем через полчаса. В тот вечерний час я плелась домой