В 1920 г. Стюарта Родди перевели в военную комиссию союзников по контролю над разоружением Германии со штаб-квартирой в отеле «Адлон». Судя по мемуарам полковника, он потратил столько же времени на утешение опечаленных родственников бывшего кайзера, сколько на поиск незаконного оружия.
Родди был похож на британского красавца-поэта Руперта Брука и умел проявлять сочувствие людям. Этот бывший учитель музыки из Инвернесса осторожно лавировал между членами семьи Вильгельма II, выслушивал их горести, давал им советы, оказывал поддержку, обращаясь за помощью к вышестоящим начальникам. Его книга «Патруль мира» напичкана известными фамилиями, как энциклопедия о знаменитостях «Кто есть кто». Кроме родственников бывшего кайзера Родди общался с видными военными и политическими деятелями, членами королевских семей других европейских стран, британскими аристократами. В общем, вездесущий полковник был на «ты» с представителями высшего света.
Летом 1919 г. Родди посетил принцессу Маргариту Прусскую, младшую сестру бывшего кайзера и внучку королевы Виктории. Хотя принцесса и ее муж принц Фридрих Карл Гессен-Кассельский все еще жили недалеко от Франкфурта в огромном замке Фридрихсхоф (Маргарита унаследовала его от матери), в семье царили горе и нищета. Война унесла жизни двух сыновей супружеской пары, земли принцессы и ее мужа были конфискованы[78]. Они ничего не получали от государства, а их собственные сбережения обесценились из-за инфляции. Стюарт Родди описывал, как стоял в зале, а по широкой лестнице к нему медленно спускалась Маргарита: «В длинном строгом черном платье с небольшим белым воротничком и манжетами она была олицетворением самой грусти»[79].
Спустя несколько лет Фридрихсхоф посетила Джоана Фрай со своими квакерами: «Мы собрали смелость в кулак и вошли в замок. Мы лишь немного подождали, прежде чем нас провели в изысканную гостиную, окна которой выходили на прекрасный газон. Через пару минут к нам из соседней комнаты вышли принцесса с мужем, члены семьи бывшего кайзера, и заговорили с нами очень дружелюбно и просто. Мы стояли, потому что было такое ощущение, что хозяева не хотят, чтобы мы оставались надолго. Мэрион говорила, что заметила в соседней комнате, из которой они вышли, накрытый обеденный стол…»[80].
Из переписки принцессы Маргариты становится ясно, насколько ее семья была ограничена в средствах. «Огромное спасибо за письма, а также сеточки для волос, – писала она леди Коркран[81] в 1924 г. – Два фунта – действительно слишком дешево за столы, поэтому не будем их продавать и подождем более выгодного предложения. Ты пришлешь мне чек за тот белый? Я очень благодарна тебе за твою помощь, хотя, конечно, хотелось бы продать дороже»[82]. Несмотря на финансовые трудности, принцесса Маргарита, судя по всему, не совсем потеряла интерес к тому, что происходило в мире. К одному из ее писем прикреплено рекламное объявление, вырезанное из газеты: «Завейте свои волосы за десять минут. Без нагрева и электричества. Просто наденьте на волосы бигуди от компании «West Electric». На этом объявлении сестра бывшего кайзера написала: «Ты думаешь, это правда? Ты бы посоветовала попробовать эти бигуди? Наверняка реклама преувеличивает»[83].
Во время посещения замка Фридрихсхоф Стюарт Родди был неприятно поражен, увидев «вокруг массу чернокожих военных». Франция разместила в Германии большое количество своих колониальных войск, что вызвало недовольство не только самих немцев. В те времена процветал расизм, и многие англичане усмотрели в действиях Франции желание еще раз унизить Германию. Джоан Фрай отметила, что возмущение немцев с каждым днем становилось все сильнее: им приходилось строить дополнительные дома для сирот, так как «появилось много ненужных родителям темнокожих младенцев, которых не хотели брать в дома для белых детей»[84]. С шокирующей откровенностью американка Дороти Детцер так описала свои впечатления от французских военнослужащих:
«Я прибыла в Майнц приблизительно в четыре часа дня третьего сентября. Когда я вышла из поезда, мне чуть было не стало дурно от того, что я увидела. Все мы многое слышали о французской оккупационной зоне, и я представляла, что солдаты будут похожи на наших южных негров. Но я увидела настоящих дикарей. Я больше года жила на Филиппинах, поэтому сперва подумала, что снова оказалась там, с тем лишь отличием, что теперь туземцы были в форме, а не в набедренных повязках, то есть своем национальном «костюме». К этим людям я, главным образом, испытываю чувство сострадания. Я не понимаю, что можно ждать от неполноценных солдат».
Детцер также пришла в ужас от факельной процессии в Висбадене, во время которой солдаты-африканцы несли плакаты с карикатурами на «головы гуннов». Стоявший рядом с Детцер француз объяснил ей, что подобные шествия устраивают часто, чтобы напомнить немцам, кто выиграл войну. «Никогда не забуду, – писала американка, – выражения лиц молчаливых немцев, которые смотрели этот парад»[85].
Одним особенно холодным зимним днем 1923 г. молодой офицер Жак Бенуа-Мешан, служивший во французском экспедиционном корпусе, увидел в Дюссельдорфе взвод марокканских стрелков с «обожженными африканским солнцем лицами». Подобно Дороти Детцер он также испытал отвращение. «Что они делают здесь, в этой грязи и в этом тумане?» – думал Бенуа-Мешан[86].
Судя по воспоминаниям этого офицера, жизнь французов-оккупантов была не намного лучше, чем у немцев. Сразу после того, как Бенуа-Мешан прибыл на место службы, старший офицер объяснил ему, что французы и немцы в общем-то находятся в состоянии войны. Немцы часто перерезали французам провода, отчего те оставались без связи. Французам не рекомендовалось разгуливать по городу в одиночестве. Немецкие рабочие, поддерживаемые правительством, решили бросить вызов оккупантам единственным доступным для них способом: они начали оказывать французам пассивное сопротивление. Оно, правда, иногда становилось активным.
1 февраля 1923 г. Жак Бенуа-Мешан зарегистрировал 1083 акта саботажа. Он описал мрачную обстановку во французском секторе оккупации. В целях безопасности офицер сопровождал двадцать французских инженеров на фабрику Круппа в Эссене: «Снова идет снег. Над нами возвышаются краны, столбы и гигантские дымовые трубы. Четыре огромные плавильные печи. Их массивные профили точно вырезаны на апокалиптическом небе. Печи мертвы. Их трупы бросили»[87].
* * *Как бы путешественники ни объясняли сложившуюся ситуацию, многих из них (по крайней мере, людей из англоязычных стран) тронула судьба жителей Германии. Немцы из самых разных слоев населения рассказывали иностранцам, как их предали – сначала кайзер, политики и генералы, а потом президент Вильсон. Из-за Версальского договора они потеряли колонии, уголь, здоровье, благосостояние и, самое главное, – самоуважение. Немецкая марка ничего не стоила, а огромные репарации невозможно было выплатить, потому