Когда поезд отошел от станции, они сидели молча, глядя на свои черные перчатки. Викарий, много лет назад крестивший ныне усопшего, пытался завязать разговор, обратившись за помощью к набившей оскомину у всех англичан теме: «Не правда ли чудесный денек?» – но услышал в ответ лишь сонное бормотание плакальщиков. Стараясь не замечать пустого места, оставленного для Марка Кавендиша, Минк прижалась лицом к оконному стеклу, наблюдая, как люди на перроне стаскивают шапки при виде поезда и в ужасе крестятся.
Через долгих сорок минут они прибыли на кладбище, возникшее, когда переполнились погосты в Лондоне. Эти живописные пять сотен акров лесистой местности в графстве Суррей, среди пустошей, заросших вереском и рододендронами, вызывали у живых восторг. Кладбище считалось самым большим и красивым в Англии. Огромное впечатление производили и специальные участки с захоронениями представителей различных профессий, например пекарей и актеров, или с упокоенными по национальному признаку – так, отдельное место было отведено шведам.
Поезд остановился у Северной станции, где хоронили иноверцев и католиков. Напоследок окинув неприязненным взглядом остающихся в вагоне, провожающие сошли и направились дожидаться похорон в особой комнате. Мимо великолепных скульптур, вызывавших восхищенные вздохи даже у атеистов, поезд пошел дальше, к Южной станции, где располагался англиканский участок кладбища.
Когда пассажиры покинули поезд, два могильщика вынесли так и не проснувшихся плакальщиков, уложили их под навес и закрыли дверь. Объединенные общим молчанием участники похорон махараджи стояли в зале ожидания, где к ним присоединились две женщины, не получившие приглашения. Принцесса бросила взгляд на их тщательно уложенные локоны, недоумевая, откуда они знают ее отца. И только когда присутствующих пригласили в церковь, она поняла, что это за дамы: те покраснели, прочитав на дверях надпись, что сюда запрещается входить бродягам, нищим, странствующим музыкантам и женщинам сомнительного поведения.
После церковной службы провожающие отправились по тропинке вслед за похоронными дрогами. Слабые лучи солнца не грели. Минк ожидала увидеть свежевырытую могилу, но вместо нее обнаружила мавзолей из портлендского камня, напоминающий дворец в Приндуре. Они вошли внутрь, звуки шагов по мраморному полу неприятным гулом раскатывались вокруг. Принцесса содрогнулась от холода, с ужасом наблюдая, как гроб опускают в выложенную кирпичом нишу в земле, которую вот-вот замуруют. Не в силах покинуть отца, она задержалась, когда остальные участники церемонии отправились в близлежащий буфет, где кормили холодной говядиной. Ее взгляд остановился на аккуратном венке из белых роз. Махараджа боялся, что его не пришлют. Опустившись на колени, принцесса рассмотрела карточку с черной каймой, вензелем с короной и словами «Помним и скорбим». Она была подписана: «Ее Королевское Величество Виктория».
* * *
Когда принцесса наконец вернулась домой, проспав бóльшую часть обратного пути, в гостиной ее поджидал визитер, доедавший последнюю «вдовью слезу». Мебель в комнате была уже возвращена на прежние места, окна открыты для проветривания. Ей всегда было неприятно видеть в доме Бартоломью Граймза: после визитов адвоката отец неизменно впадал в ярость. Устроившись напротив, она быстро поняла, что его чрезмерное увлечение траурным печеньем скорее следствие нервного возбуждения, чем аппетита. Он не сразу перешел к делу, разглагольствуя о том, что явно не имело отношения к цели визита: то о критском кризисе, то о планируемом строительстве электрифицированной железной дороги от Кенсингтона до Чаринг-Кросс.
Наконец адвокат стряхнул с брюк несуществующую пушинку и заявил, что ее отец долгие годы отказывался прислушиваться к его советам и лишь забота об их семье и желание помочь заставляли его вновь и вновь возвращаться к ним в дом. По словам Граймза, махараджа привык тратить гораздо больше, чем позволяло ежегодное пособие, назначенное ему британским правительством, когда он подписал с ним договор после аннексии Приндура. Правительство пошло навстречу многочисленным просьбам махараджи и выделило ему ссуду под залог дома, чтобы помочь расплатиться с долгами, которыми он обременил себя, увлекшись азартными играми.
Адвокат извлек целую пачку счетов:
– Я не говорю уже о долгах торговцу мануфактурным товаром, оружейному мастеру, виноторговцу, каретнику, меховщику, шляпнику, сапожнику, ювелиру, продавцу экзотических животных и… – он скосил глаза, чтобы получше разглядеть лежавший перед ним клочок бумаги, – изготовителю корсетов.
Выходило, что махараджа столько занял под залог дома, что тот было впору продавать после смерти хозяина. К тому же, добавил адвокат, согласно договору и правительственная пенсия больше не будет выплачиваться.
– Полагаю, он ничего не говорил вам? – спросил адвокат, сжимая в руках кипу бумаг. Молчание принцессы подтвердило его худшие подозрения.
В конце концов человек с крошками в бакенбардах взял свою шляпу и трость и, не тратя больше слов, покинул дом. А Минк сидела, не в силах оторвать взор от пола, понимая, что ее жизнь в руинах, и совершенно забыв о необходимости позвонить в колокольчик, чтобы слуги проводили гостя.
Глава 2
Альберта продают в странствующий зверинец
Понедельник, 7 марта 1898 г.
Прошел почти год с тех пор, как было получено письмо. Несколько дней о нем не вспоминали, потому что Минк швырнула его в кучу корреспонденции от британского правительства, которое с нарастающим раздражением настаивало на продаже дома. Вначале принцесса, отвечая на эти упорные просьбы, делала завуалированные намеки на непростые обстоятельства и вежливо просила разрешить ей остаться еще на какое-то время. Но выхода из трудной ситуации не предвиделось, а настойчивость правительства усиливалась. Безупречный вначале почерк принцессы на листках с траурной каймой заметно ухудшился.
«Мой отец никогда не наделал бы таких долгов в Англии, – писала она, яростно царапая пером по бумаге, – если бы эта страна не убила его мать, не лишила земли и не изгнала с родины».
К тому времени многие комнаты были заперты, чтобы сэкономить на их обогреве и уборке. Простыни, которыми накрыли мебель, свисали с нее, как замерзшие призраки, шторы были связаны и уложены в дерюжные мешки, картины завешены коричневой бумагой. Несмотря на привычку Минк к чрезмерным тратам – пороку, унаследованному от отца, – она в конце концов решила, что от животных необходимо избавиться. Их купил владелец странствующего зверинца. Один за другим были распущены и слуги. Сначала выходное пособие в размере месячного жалованья получил садовник, затем два конюха, что вызвало панику у оставшейся весьма многочисленной прислуги. Они внимательно следили друг за другом, выискивая изъяны, чтобы уверить себя: следующими будут уволены не они. Серебро никогда еще не сияло так ярко, на звук колокольчика отзывались мгновенно, каждый дюйм кустов был тщательно подстрижен. Миссис Уилсон обратилась к снадобьям знахарей, чтобы избавиться от аллергии. Джордж, второй ливрейный лакей, которого, как подозревали другие слуги, наняли из-за сердечной привязанности махараджи к его матери, купил подбитые ватой шелковые чулки, чтобы придать хоть какую-то привлекательность своим уродливым икрам. Но в конце концов даже этим двоим пришлось уйти, обливаясь слезами сожаления о покойном махарадже.
Осталась только Пуки, старейшая служанка, которая выполняла свои обязанности, совершенно не замечая толкотни, устроенной прочими слугами, отчаянно цеплявшимися за свои места. Пониженная в должности до «прислуги за всё», выполняющей самую черную работу, она решительно, пусть и без должного умения, взялась за нее. Принцесса, однако, ни разу не попрекнула свою служанку ни пылью, до которой не доходили руки, ни погасшим огнем в камине, ни едой, которую можно было лишь с трудом терпеть, но уж никак не хвалить.
Возясь с фитилями ламп, одетая, как подобало служанке, в полутраур – черное платье с белой оторочкой, Пуки заметила, что почерк на принесенном утром конверте отличается от того, к которому они успели привыкнуть за последний год. Служанка положила письмо на серебряный поднос и вновь обратила на него внимание Минк. Та читала в гостиной старый номер «Стрэнд мэгэзин», укрыв колени пледом, а ноги муфтой. Минк сейчас больше занимали шалости Альберта, которого она никак не могла решиться продать. Одежда обезьянки была унылого, серого цвета, как и у хозяйки. Альберт только что обнаружил любимую трубку покойного хозяина и теперь внимательно изучал ее, сидя на камине между фотографиями в рамках. Принцесса машинально распечатала конверт.
Мадам!
Моя скромная обязанность – сообщить, что Королева соблаговолила пожаловать Вам жилое помещение в Хэмптон-Корте в знак признательности и уважения к Его Высочеству, Вашему покойному отцу.
Дом с шестью спальнями и собственным садом находится на территории дворца. Право владения оформят до конца Вашей жизни, соответствующее предписание будет должным образом составлено.
Надеюсь, что при первой же возможности Вы напишете ответ, который я передам Ее Величеству Королеве.
Имею честь, мадам, оставаться покорным слугой