На мужчину, что идет с ней рядом, взглядываю нехотя и мельком. Гарольд. Конечно, это мой Гарольд! Единственный на свете мужчина, которому я поклялась во всем, в чем только может клясться влюбленная женщина. Чувствую головокружение, медленно отворачиваюсь, хватаю бокал и делаю несколько жадных глотков.
Джошуа глубоко вздыхает и осторожно, явно щадя меня, бормочет:
– Ну и ну. Значит, вот он какой, твой Гарольд.
Отмечаю, хоть в голове и клубится туман, что в его голосе нет былой иронии и что Гарольда он называет по имени, не драгоценным и не обожаемым. Душа наполняется благодарностью: как хорошо, что я не одна!
Было бы неплохо сходить в туалет – смочить холодной водой виски и запястья и немного прийти в себя. Но, если я встану, Гарольд быстрее меня заметит, а я не хочу показываться ему в таком виде – растерянной и жалкой, такой, какую в самый раз бросить ради другой. Смелой, уверенной, заметной. Надо успокоиться, немного оправиться от потрясения. Не думала, что оно будет настолько сильным, ведь я знала, на что иду. Впрочем, одно дело просто знать, но совсем другое – видеть.
Приносят заказ.
– Будьте добры, еще воды, – просит Джошуа. – Холодной и желательно побыстрее. Даме нехорошо.
До меня с некоторым опозданием доходит, что речь обо мне. Официант смотрит на меня с сочувствием.
– Может, чего-нибудь еще? Какие-нибудь лекарства? В крайнем случае пригласим нашего врача, он почти волшебник.
Вымучиваю улыбку.
– Нет, спасибо. Воды будет вполне достаточно.
Парень проворно удаляется. Смотрю на Джошуа с признательностью. Если задуматься, он и прежде, в тот наш вечер, был внимательным, но все мои тогдашние мысли, как ни стыдно признаваться, сводились к другому. Впрочем, если совсем откровенно, мне отнюдь не совестно. Более того, если бы судьба дала мне возможность прожить тот день повторно, я ничего не поменяла бы.
– Ты очень верно подметил: глоток холодной воды мне сейчас не помешает…
– Угадать было нетрудно, – говорит Джошуа, глядя на меня со столь непритворным волнением, как если бы я была ему очень дорога. – Ты белая как мел. – Несколько мгновений молчит и предлагает: – Послушай, если тебе совсем невмоготу, давай махнем на них рукой и просто уйдем отсюда? Стоит ли добровольно устраивать себе пытку? Бог знает из-за чего?
Я делаю глубокий вдох и выдох, стараясь унять дрожь внутри.
– Бог знает из-за чего! Не говори так. Ты же понятия не имеешь, как мы жили с Гарольдом, о чем мечтали…
– Я сейчас не об этом, – произносит Джошуа, явно подавляя в себе нетерпение. – А о твоем здоровье, неужели не понятно?
Смотрю ему в глаза и вижу, хоть в это и трудно поверить, что ему правда не безразлично, чем обернется для меня этот ужин.
– Спасибо тебе… – бормочу я. – Но… нет. Думаю, нам лучше остаться. Обещаю: я возьму себя в руки. – Легонько шлепаю себя по щекам, дую вверх, на нос и лоб, расправляю плечи и широко улыбаюсь. – Вот! Порядок!
Джошуа негромко смеется. Официант приносит стакан воды и вазочку для цветов, без слов ставит в нее букет, окидывает меня внимательным взглядом и, едва заметно кивая своим мыслям – очевидно, выгляжу я заметно живее, – бесшумно уходит.
– Выпей воды, – произносит Джошуа с нежной строгостью отца, на попечение которого оставили расхворавшееся любимое чадо. – Станет еще легче.
Следую его совету и вроде бы чувствую себя лучше. Впрочем, не знаю. Сознавать, что здесь, буквально через несколько столиков от нас, мой Гарольд, невыносимо тяжело. Кажется, что воздух густой и душно, хоть работают кондиционеры и созданы все условия, чтобы клиентам было комфортно.
Джошуа медленно поворачивает голову и смотрит в ту сторону, куда прошли Гарольд и его блондинка, с таким видом, будто они его вовсе не интересуют, будто он даже не видит их – думает о своем.
– Меня еще не заметил? – спрашиваю я, впиваясь в Джошуа взглядом.
– По-видимому, нет, – отвечает он с тем же выражением лица. – Изучают меню. – Хмыкает. – Прости, но у твоего… гм… Гарольда весьма дурной вкус.
– Перестань, – прошу я, сама не зная, почему заступаюсь за изменника.
– Нет, я вполне серьезно. – Джошуа складывает на груди руки, и я, хоть в эти минуты мне вроде бы и не до этого, невольно отмечаю, как ткань рубашки обтягивает его атлетические плечи. Пиджак он снял еще до моего прихода и повесил на спинку стула.
В памяти шевелится неясное воспоминание. Он, кажется, говорил, что занимается спортом, тогда, в Испании. Но каким именно? Не помню…
– Если отсутствие вкуса налицо, тут уж, прости, спорить бессмысленно, – произносит Джошуа, показывая всем видом, что его не переубедишь.
Ловлю себя на том, что отвлеклась мыслями от разговора о Гарольде, и даже радуюсь этому. Впрочем, радость моя непродолжительна: меня снова охватывает отчаяние. Чтобы всецело не оказаться в его власти, заставляю себя воспроизвести последние слова Джошуа и криво улыбаюсь.
– А что, собственно, ты имеешь в виду? – Смотрю на него с легким прищуром. – Что сойтись со мной мог только тот, кто начисто лишен вкуса?
Джошуа качает головой.
– Я вовсе не о тебе. Ты такая, что вообще не можешь не нравиться.
Он говорит об этом ровным голосом, но мое сердце на миг теплеет и замирает. Убеждаю себя, что не стоит принимать за чистую монету слова, произнесенные для приличия или для того, чтобы утешить, но в самой глубине сердца хочу верить, будто он и правда так считает. Зачем мне это? Сама не знаю. Мы проведем с ним вечер и снова расстанемся, теперь уж точно навсегда. Сегодня обойдется без секса, я твердо решила. Здесь ведь отнюдь не хмельной юг и совсем другие обстоятельства. А я не из тех, кто лечит душевные раны случайными связями.
– Я не о тебе, – повторяет Джошуа, глядя мне прямо в глаза. – Во-первых, об этом букете.
Слушаю его молча, сложив руки на коленях. Пробовать заливные рыбные рулеты, что выглядят, как на картинке в подарочной поваренной книге, нет ни малейшего желания. Не притрагивается к еде и Джошуа.
– Считается, что огромные слишком яркие и дорогие букеты явный признак того, что главная цель дарителя – выставиться, продемонстрировать свою щедрость, состоятельность, – говорит он. – Словом, это дурной тон. Очевидно, твой Гарольд об этом и слыхом не слыхивал.
Невольно усмехаюсь.
– Такое чувство, что речь вовсе не о Гарольде. Похваляться щедростью… Он совсем не такой. – От осознания, что я настолько плохо знаю того, кого считала изученным до