Ее румянец стал более насыщенным, она все еще владела искусством краснеть в нужный момент, однако приняла предложение так же непринужденно, как он его сделал.
— А почему бы и нет? До чего заманчиво — рискну, пожалуй, — решилась она.
— О, я вовсе не опасен, — сказал он, вторя ей.
По правде сказать, никогда она не нравилась ему так, как в этот миг. Селден знал, что она согласилась без всякой задней мысли: он никогда не входил в ее расчеты, оттого-то и было так неожиданно и даже свежо ее внезапное согласие.
На пороге он остановился в поисках ключа:
— Сейчас там никого, но у меня есть слуга, который обязан приходить по утрам, и может быть, он расставил чайные приборы и приготовил какой-нибудь пирог.
Он провел ее в узкий коридор, увешанный старыми литографиями. Она заметила на тумбочке ворох писем и записок вперемешку с перчатками и тростями, затем они оказались в библиотеке — темноватой, но совсем не мрачной: полки с книгами до самого потолка, благородно поблекший турецкий ковер, заваленное бумагами бюро и, как и было обещано, сервированный к чаю низенький столик у окна. Ветерок, напоенный свежими ароматами резеды и петуний, цветущих в балконном ящике, играл миткалевыми занавесками.
Лили с облегченным вздохом нырнула в одно из потертых кожаных кресел.
— Как восхитительно, наверное, жить по своему собственному разумению в таком вот уголке! Быть женщиной — что за ничтожная доля.
Она откинулась на спинку кресла, упиваясь своим неудовольствием.
Селден рылся в буфете в поисках пирога.
— Женщины, по-моему, тоже пользуются привилегией иметь квартиру, — заметил он.
— Ах, лишь гувернантки да вдовы. Но только не девушки — бедные-несчастные девушки на выданье!
— Но я даже знаком с одной девушкой, у которой есть квартира.
Лили подскочила в кресле от удивления:
— Да?
— Да, — кивнул он, извлекая вожделенный пирог из недр буфета.
— А, я знаю, о ком вы, — о Герти Фариш. — Она кривовато усмехнулась. — Однако я говорила о девушках на выданье, и к тому же место там ужасное, служанки нет и еда сомнительная. Кухарка у нее еще и прачка, и у всех блюд мыльный привкус. Ну, знаете, я бы такого ни за что не потерпела.
— Так не обедайте с ней в те дни, когда у них постирушка.
Они засмеялись, он присел на колени, чтобы зажечь спиртовку и вскипятить воду, а она тем временем отсыпала заварки в маленький зеленый заварочный чайник. Глядя на ее руку, словно выточенную из древней слоновой кости, гладкую, с тонкими розовыми ногтями, с сапфировым браслетом, обнимающим запястье, Селден внезапно осознал всю иронию предположения, будто у нее может быть жизнь, подобная той, которую ведет его кузина Гертруда Фариш. Лили Барт была настолько очевидной жертвой породившей ее цивилизации, что казалось, каждая цепочка браслета приковывает ее к неизбежному.
Она словно угадала его мысли.
— Ужасно с моей стороны так отзываться о Герти. — В своем раскаянии она была очаровательна. — Я напрочь забыла, что она ваша кузина. Но мы с ней такие разные: она хочет быть хорошей, а я хочу быть счастливой. К тому же она свободна, а я — нет. Но и в ее квартирке я бы постаралась быть счастливой. Ведь это чистое удовольствие — выбрать мебель по своему вкусу, а весь жуткий хлам отдать старьевщикам. Ах, если бы только гостиная моей тетки стала моей собственной, уж я бы сумела лучше проявить свои женские качества.
— Неужто все настолько плохо? — спросил он добродушно.
Мисс Барт улыбнулась ему поверх заварочного чайника, который собиралась наполнить.
— Это говорит о том, как вы редко у нас бываете. Почему бы вам не приходить почаще?
— Но я же прихожу не затем, чтобы посмотреть на мебель миссис Пенистон.
— Глупости, — сказала она, — вы вообще не приходите. А ведь мы так славно ладим с вами.
— А это мысль, — согласился он. — Боюсь, что сливок у меня нет, не хотите ли взамен ломтик лимона?
— Я так даже больше люблю. — Она подождала, пока он нарежет лимон, и положила себе в чашку тоненький кружок. — И все-таки — в чем причина?
— Причина чего?
— Того, что вы никогда не приходите. — Лили подалась вперед, недоумение мелькнуло в ее прекрасных глазах. — Жаль, что мне она неизвестна, а то я смогла бы переубедить вас. Конечно, я знаю, что есть мужчины, которым я не нравлюсь, — это видно с первого взгляда. А другие, напротив, боятся меня — боятся, что я хочу их на себе женить. — Она улыбнулась открыто и весело. — Но я не думаю, что не нравлюсь вам, да и вы наверняка не считаете, что я имею на вас виды.
— Нет, не считаю, — согласился он.
— Ну — и?..
Селден поставил чашку на каминную полку и, опершись на кирпичную кладку, смотрел на Лили сверху вниз с ленивым изумлением. Вызов в ее взгляде подстегнул его интерес — он и не предполагал, что она станет тратить порох, дабы подбить столь мелкую дичь, правда, может, она старалась просто для поддержания формы? Или же девушки вроде нее все разговоры сводят к разговору о себе? Как бы то ни было, она очаровательна, а он пригласил ее к себе на чай и должен исполнять обязанности радушного хозяина.
— Ну и наверное, — сказал он решительно, — в том-то и причина.
— В чем?
— В том, что вы не хотите женить меня на себе. Наверное, потому-то и нет у меня веского повода встречаться с вами.
От собственной смелости у него мурашки побежали по спине, но ее смех его переубедил.
— Дорогой мистер Селден, вы достойны лучшего. Было бы глупо с вашей стороны влюбиться в меня, а вы не похожи на дурака.
Лили откинулась на спинку кресла, сделав глоток чая с таким очаровательно рассудительным видом, что, будь они в гостиной ее тетушки, он мог бы и попытаться опровергнуть ее умозаключения.
— Разве вы не видите, — продолжила она, — что вокруг меня достаточно мужчин, говорящих мне приятные слова, и что мне необходим друг, который, когда нужно, не побоится сказать мне правду, пусть и горькую? Иногда я воображаю, что вы и есть этот друг, — не знаю почему, знаю только, что вы не педант и не невежа и с вами мне не нужно притворяться или быть настороже. — В ее голосе зазвучали серьезные нотки, она сидела и глядела на него строгими глазами огорченного ребенка. — Вы не представляете, как мне нужен такой друг, — сказала она. — Моя тетка — кладезь прописных истин, но все они были хороши в начале пятидесятых и утратили свежесть. Мне всегда казалось, что жить сообразно им пришлось бы непременно нарядившись в муслиновые платья с рукавами-буф. А другие женщины — мои лучшие подруги, — что ж, они используют меня, или, хуже того, им безразлично, что происходит со мной. Я