Стоя рядом с толстой девушкой и слушая ее монотонную болтовню, Оскар рассматривал толпу. Лиза, очевидно, вознамерилась рассказать ему всю свою жизнь. Сейчас она в эпическом стиле повествовала о нравах Джульярд-скул. Не желая быть невежливым, Оскар время от времени издавал какое-нибудь восклицание: «Да!», «Неужели?» или «О-оо!». Иногда — «Ваууу!». Последнему восклицанию он научился от Наташи.

В основном среднего возраста и старые люди собрались на парти у Жюльет. Те, кто уже имел, добился, достиг и владел.

Успеха и положения они достигли, да, но тела их находились в различных стадиях разрушения, от нескольких морщин на лбу до полной скрюченности всего тела и такой одряхлелости, после которой начинают двигаться уже не на двух конечностях, но на четырех. Одного беднягу привезли даже в механическом кресле. «Парад монстров!» — решил Оскар испуганно и, как бы прозрев, увидел широко разеваемые жадные рты, красные у женщин, блеклые у мужчин, в которые монстры вливали светло-желтое шампанское и более густое виски, кое-кто даже жадно хрустел кубиками льда. Слюна и алкоголь блестели в углах ртов. Взгляды и выражения лиц, то есть способы, какими были сложены морщинистые кожи лиц, были очень животны, дышали похотью. Руки и шеи, выступавшие из одежд, в узлах вен и нездорово окрашены, даже сквозь загары просвечивала нездоровость. Лица мужчин на фоне белых рубашек, скрепленных похоронными галстуками-бабочками, отливали кладбищенской синевой. Только пару часов назад выбритые щеки и подбородки уже раздвигались волосками и обрастали щетиной на глазах… Глаза женщин, окруженные причудливыми кольцами морщин, кусками несвежей напудренной кожи, или далеко выпучивались из глазниц, или, напротив, глубоко западали в пещеры… У толпы был вид отутюженных каннибалов, собравшихся на пир. Таких каннибалов Оскар видел однажды на сюрреалистской картине…

«Стоп! — сказал себе Оскар. — Это несправедливо. Если у меня хуевые дела и нет денег, то это еще недостаточная причина для того, чтобы рассматривать уважаемых леди и джентльменов под таким ужасным углом зрения. Мир является таковым, — сказал себе Оскар-философ, — каким ты хочешь его видеть». И стал смотреть на парти миссис Мендельсон под другим, понимающим, всепрощающим углом зрения.

Мимо него тотчас замелькали героические женщины — самоотверженные матери и подруги. Упорно трудившиеся всю жизнь мужчины несли мимо Оскара свои набрякшие за рабочими столами тела. Ласковые старушки, бросая на Оскара нежные взоры — каждая напоминала ему его добрую бабушку, — смешно ковыляли мимо. Старики, отдавшие половину состояния в пользу церкви или церквей — поскольку старики были самого различного вероисповедания, от протестантства и католичества до иудаизма и индуизма, — табачно покашливая, сохраняя осанку, с достоинством прогуливались…

Но набежавший в кадр мистер Мендельсон даже и с этого, самого доброго оскаровского угла зрения все-таки выглядел жуликом и занудой, изрекателем общих истин, и это он был виноват в том, что Оскар опять увидел вокруг себя толпу голодных монстров, жаждущих человеческой крови.

— К столу! К столу! Прошу всех к столу! — прорвался сквозь жужжание толпы голос Жюльет.

Загребая перед собой гостей широко разведенными руками, Жюльет гнала их в ту часть гостиной, которая до сих пор была огорожена ширмами, за китайскими ширмами возились горничные. Сейчас ширмы убрали, и за ними обнаружилась дюжина уже сервированных столиков, за которые Жюльет принялась усаживать гостей с помощью Лизы и Роджера, сохранявшего все то же брезгливое выражение лица…

— Синьор Родригес и синьора Лола, пожалуйста, сюда, за стол номер один. И вы, мистер Лопес…

Вначале Жюльет позаботилась о латиноамериканцах. Номер стола, очевидно, символизировал важность, которую Жюльет придавала своим гостям. Оскару было наплевать, за какой стол его посадят, ему нужно было сесть рядом с Женевьев де Брео. Номера столов, жирно напечатанные на картонках, стояли на каждом столе, прислоненные к вазам с цветами.

Наконец дошла очередь и до Оскара. Жюльет схватила его крепкой рукой продюсера за локоть и потащила к столу номер пять, где уже сидело несколько гостей, и втиснула Оскара между довольно молодым еще мужчиной с очень простым лицом, волосы его распадались посередине на самообразовавшийся пробор, и Женевьев де Брео, от которой на Оскара приветственно пахнуло редкими духами.

Через четверть часа Оскару уже было ясно, что Женевьев де Брео алкоголик. Разглядывая ее лицо, Оскар пришел к выводу, что ее морщины и некоторая одутловатость происходили не от возраста — Женевьев не могло быть более пятидесяти пяти лет, — но, безусловно, от алкоголя; выяснилось, что всем другим напиткам мадам предпочитает красное вино. Женевьев поглотила в первые же четверть часа пребывания за столом все вино, предназначенное для услаждения желудков восьми человек, поместившихся вокруг стола номер пять, и, покончив с вином на столе, послала горничную за бутылью.

— Мне тоже, — протянул свой бокал Оскар после того, как Женевьев, вынув бутылку из рук горничной и налив себе, вопросительно-нерешительно взглянула на соседей.

Он решил напиться с Женевьев: это, возможно, наилучший способ завоевать ее доверие.

— За хозяйку дома! — сказал Оскар и легко прислонил свой бокал к бокалу Женевьев.

— За хозяйку! — улыбнулась мадам де Брео и впилась в свой бокал. Отпив половину, она спросила: — Вы что, русский?

— Нет, — сказал Оскар, — почему вы решили, что я русский?

— Акцент и манера тоста. — И, вглядевшись пристальней в лицо Оскара, повернувшись к нему еще круче, добавила: — Да и внешне вы похожи на русского.

— Увы, — улыбнулся Оскар. — Я, может быть, и хотел бы быть русским в стране, где анекдоты о поляках — фольклор, но увы… — И Оскар, насколько ему позволило ограниченное пространство, развел руками.

— Вы приятель Жюльет или Роджера? — опять обратилась к нему Женевьев, игнорируя Оскарову попытку сползти в заманчиво-шутливый легкий мир польских анекдотов.

— Разве можно быть приятелем Роджера? — улыбнулся Оскар.

Женевьев захохотала, а Оскар скромно занялся своим авокадо-салатом, и несколько минут за столом номер пять было совсем тихо, только шелестел льдинками в бокале скотча неизвестный, никем не представленный Оскару старый джентльмен да Джек Хиггинс что-то шептал актрисе Маргарет. Если Оскар не ошибался, ее фамилия была Холт. Малоизвестная актриса.

— Вина? — с надеждой в голосе спросила его Женевьев.

— Конечно! — Оскар пододвинул свой бокал ближе к Женевьев.

Они нашли общий язык. У них было общее дело. Отпив хороший глоток, Оскар украдкой взглянул на малоизвестную актрису Маргарет. На ней была легкая шляпка с красивыми разноцветными перышками, капризная улыбка блуждала по лицу, глаза ее были блудливыми глазами. Маргарет была чудо. Живое, неистасканное еще чудо не более двадцати пяти лет от роду. Маргарет была радость и удовольствие. Далее смотреть на нее было весело.